— Куда?! — раздался за спиной суматошный вопль Торина.

Хоббит не обернулся — но внезапно ощутил, совсем близко, чье‑то плечо.

Он чуть скосил глаза — рядом, по‑медвежьи раскачиваясь и широко расставив ноги, шагал Эрлон — рот оскален, глаза навыкате, в руке — видавший виды меч, что подарили ему на дорогу Шаннор и Ратбор. Больше никто не смог последовать за ними, и Фолко понимал почему — мутной волной, гасящей волю, накатывался страх, но в этот миг хоббит словно раздвоился — один корчился в муках ужаса, другой взирал на это холодно и отстранение, прикидывая расстояние и упреждение, чтобы свалить врага, кто бы он ни был, первой же стрелой; и тело повиновалось второму, пока первый заходился в беззвучном истошном крике.

Серая фигура на другом конце пустоши вдруг стала расти, вытягиваясь вверх, угрожающе вздымая ставшие вдруг очень длинными руки.

Каждый шаг давался хоббиту с трудом, словно он тянул за собой на веревке тяжелый груз; но расстояние сокращалось...

Что произошло дальше? Об этом каждый потом говорил по‑разному. Тишину пустоши внезапно нарушили крики команд, хрупанье десятков ног по мху, звон оружия, треск веток — сзади надвигались какие‑то вооруженные люди.

Хоббит невольно оглянулся — и тотчас получил такой удар в затылок, что перед глазами вспыхнули многоцветные искры, он не удержался на ногах, ткнулся лицом в мох и увидел медленно отваливающийся серо‑зеленый пласт, обнажающуюся землю — и белесую змеиную голову, холодный блеск глаз и дрожанье раздвоенного жала. Откуда‑то он вспомнил, что такие змеи страшно ядовиты, — и потерял голову, точно наяву почувствовал прикосновение холодной шершавой чешуи, стремительную и острую боль от вонзающихся смертоносных зубов, увидел себя, мечущегося в последних мучениях, в ужасе перед черным ничто, — и «второй» хоббит, крепко державший до этого в руках лук и стрелу, вдруг рассыпался, развалился, исчез, словно дым под ветром; остался лишь «первый» — и никогда после Фолко не мог вспомнить, кто же из друзей вытащил его с этого жуткого места.

Пришел он в себя, когда была уже ночь. Горел костер, дорваги стояли у края светлого круга, держа наготове оружие, и Фолко понял, что страх оказался настолько велик, что даже эти опытные воины поддались ему до такой степени, что сделали то, на что не решились бы никогда, находясь в такой близи от врага, — развели костер и не выставили дальней стражи; очевидно, ни у кого не хватало сил отойти от огня, казавшегося самой надежной защитой от любой нечисти.

На бревнах, угрюмо уставившись в землю, сидели Торин и Малыш; Келаст, судя по наморщенному лбу и едва заметно шевелящимся губам, что‑то вспоминал, Эрлон, точно пойманный хорек, неутомимо шагал туда‑сюда перед костром. Никто не снимал доспехов.

— Что это было? — с трудом спросил хоббит. — Откуда змеи?

— Какие змеи? — вдруг с удивлением откликнулся Малыш. — Ты змей видел?

— Вот‑вот, — не поднимая головы, буркнул Торин. — Ему — змеи, дорвагам — незнамо кто, вроде не то гурры, не то еще кто, нам с Малышом... ну, об этом не вслух. — Он вздрогнул. — Эрлону вот дракон показался...

— Что ты говоришь, Торин?

— Что тут говорить! — На лице гнома была жесткая усмешка. — Ничего этого не было! Морок это был, обман, колдовской туман! Тот, кто сидит в этой пустоши, решил покончить с нами разом и наслал на каждого из нас то, чего тот боится больше смерти. И он достиг своего — мы бежали! — Он вновь усмехнулся. — Да только ошибся этот! — вдруг рявкнул гном, хватив кулаком по бревну. — Ошибся в том, что мы остановились да догадались, что он сам нас боится, иначе бы действовал умнее, показал бы всем одно и то же!

— Раз боится — значит, можно прорваться! — глубокомысленно заключил Малыш.