— Нет. Только то, что оно было очень красивое и стреляло быстрее, чем карабины других синих мундиров.

Паха Сапа молчит некоторое время.

— Я не воин. Мне жаль, что я не замечаю таких вещей.

Сидящий Бык кряхтит и машет рукой — мол, это не имеет значения.

— Никто не должен извиняться за то, что он не воин. Ты все еще мальчик и явно не хочешь становиться воином. Ты есть то, чего хочет от тебя Вакан Танка. И будешь таким. Никто не в силах изменить этого.

Словно смущенный своей длинной речью, Сидящий Бык чихает и продолжает:

— Хесету. Митакуйе ойазин. «Быть по сему. И да пребудет вечно вся моя родня — вся до единого!»

Это означает, что обсуждение, по крайней мере на сегодня, закончено.

Сидящий Бык кивает другим, тяжело встает на ноги и выходит из вигвама, не произнеся больше ни слова. Долгое Дерьмо и Глупый Лось докуривают свои трубки, а потом следуют за ним, задержавшись, чтобы прошептать что-то Сильно Хромает.

Оставшись наедине со своим приемным сыном, Сильно Хромает внимательно смотрит на него. Взгляд у него усталый, возможно, печальный.

— Завтра утром сворачивают деревню, но, если не появятся новые вазичу, чтобы спасти своих друзей, мы с Сидящим Быком встанем пораньше, пойдем и попытаемся найти тело синего мундира, который вселил в тебя призрака, и постараемся определить, Длинный Волос это был или нет. Ты поведешь нас к нему.

Паха Сапа кивает. Руки его дрожат с того самого момента, когда он этим вечером проснулся в вигваме Сильно Хромает, и мальчик сжимает кулаки, чтобы скрыть дрожь.

Сильно Хромает касается его спины.

— Постарайся уснуть снова, мой сын, хотя в деревне и стоит такой сумасшедший шум. Мы должны встать пораньше, и, если другие роды отправятся на запад и север или назад в агентства — я думаю, что Сидящий Бык поведет свое племя далеко на север, — мы с тобой направимся домой, на восток. Там мы посоветуемся с другими и решим, что делать с твоим призраком.

4 У Медвежьей горки

Август 1865 г.

Паха Сапа знает, что он родился во время Луны созревания в год, когда молния поразила пони.

Он знает, что детей лакота почти никогда не называют по горам или рекам (его имя, Паха Сапа, означает «Черные Холмы», и это очень необычно, поэтому другие мальчишки хмыкают, услышав его), но еще он знает, что в ночь его рождения у Медвежьей горки в конце жаркого, странного лета, когда молния три раза ударила в стадо пони, трем самым главным людям в деревне (их военному вождю, Сердитому Барсуку, их старому, усталому вичаза вакану, Громкоголосому Ястребу, и их лучшему и настоящему вичаза вакану, Сильно Хромает) снились Черные холмы.

Сердитый Барсук во сне видел белого волка, который спустился с темных холмов, очерченных и подсвеченных молнией, и волк говорил громом, а на спине зверя сидел плачущий голенький младенец.

Громкоголосому Ястребу приснилось, что он снова молод и может скакать на своем любимом коне Писко — Козодое, который пал более тридцати лет назад, и Козодой скакал так быстро, что унес Громкоголосого Ястреба в ночное небо и в саму молнию, а когда под ним были Черные холмы, огромный белый сетан — ястреб, вроде того, в честь которого он был назван семьдесят четыре зимы назад, — поднялся над этими холмами, неся в когтях голенького младенца.

Сильно Хромает было скорее видение, чем сон. Гром и молния разбудили его, и он, оставив двух своих жен, вышел в жаркую, бурную ночь (эта ночь была тем более бурной, что оглашалась криками Прядей-в-Воде, которая той ночью умирала в родах). На севере, за громоздкими очертаниями Мато-паха, Медвежьей горки, сверкали молнии, и тогда Сильно Хромает увидел лицо младенца, нарисованное молнией в тучах над Черными холмами.