А левей, далеко-далеко отсюда, в синей солнечной дымке прятались Кипарисы, главный город побережья, густо застроенный, уступами спускавшийся к воде, с большим портом и молом, который кончался небольшим белым маячком, с рыболовными сейнерами на якоре: там находились правление колхоза и его основной флот, а бригады и звенья прибрежного лова были разбросаны по окрестным приморским городкам…
— А и правда Гора Ветров, — сказал Ваня. — Ух дует! Прямо ревет! Стонет!
Он стоял, широко расставив ноги, смотрел, прищурясь, вдаль и даже забыл про свой аппарат.
— Не осталось еще воды? — спросил Аркаша.
— Вся, — сказал Феликс. — Придется лезть в грот… — И отошел от края Горы Ветров. За ним ринулись Адъютант с Семкой и побрел Аркаша. Последними ушли Дима с Ваней. Они услышали в густых зарослях можжевельника голоса ребята и, когда подошли, увидели Артема. С толстой веревкой стоял он у широкой трещины, которая, постепенно расширяясь, уходила под землю.
— Сема, ты самый легкий, — говорил Феликс, — тебе лезть.
— Нет, я не самый!.. — Губы у Семки слегка дрожали. — Захарка меньше меня и легче…
— Значит, отказываешься?
— Нет… Но я не самый легкий…
— Ладно, полезу я, — сказал Адъютант. — Только держите крепче… Уроните — покажу!
Адъютанта опустили на веревке, и скоро он, упираясь ногами в стенки, выбрался из глубокого грота с полиэтиленовым мешочком, полным льда и снега. Самую большую плитку ухватил Аркаша, и лицо у него мгновенно оживилось.
Ваня тоже взял плитку льда и лизнул ее.
— Увидел бы папа, — сказал он. — Только не глотайте сразу…
— Учтем! — проговорил Захарка и набил рот снегом.
— Чего стоим? Садись! Устроим кафе-мороженое на Горе Ветров, — сказал под общий смех Артем, и ребята уселись. Потом они с жадностью набросились на еду, высыпав все, что принесли, на расстеленный пустой рюкзак Феликса. Ваня, кроме бутербродов и пучков красной редиски, выкатил из своего рюкзачка банку сгущенки, пробил в ней две дырки шилом перочинного ножа и протянул Лиде.
— Капай на язык.
Та застеснялась, законфузилась. Тогда из его рук банку порывисто схватила Аня, опрокинула и высунула язык, ярко-красный и узкий, поймала на него густую нитку, стала класть белые петли и, подождав, пока соберется побольше молока, глотнула, зажмурилась — так было вкусно, — причмокнула и снова под хохот ребят стала класть на язык петли… Думала, это очень лихо и остроумно!
Дима даже рассердился на Ваню: специально для этого принес банку?
Между тем банка пошла по языкам, даже Аркаша не отказался, и Лида, осмелев, взяла на язык нитку, и Артем, басовито вскрикивая, и Семка, и Ваня, и даже сам Феликс снизошел до этой струйки… Словом, все! Все, кроме Димы. Не хотел. Аня ведь подала пример… Полчаса, казалось, разматывалось содержимое этой банки на их высунутые языки.
После этого им еще сильней захотелось пить, и опять Адъютанта спустили в грот за льдом и снегом.
— Ох и налопался! — Адъютант хлопнул себя по животу. — Никогда так вкусно не ел! Так бы рубал всегда — сто лет прожил бы!
— Какой пустяк! — сказал Ваня. — Настанет время — любой человек будет жить не меньше тысячи…
— А не маловато? — спросил Аркаша. — Может, и полторы тысячи?
— Возможно. Он вообще никогда не умрет и будет бессмертным…
— Каким же это образом? — Аркаша посмотрел на Ваню, и в темных глубоких глазах его блеснул жгучий интерес; да и Феликс с вниманием глянул на него; конечно же, как всегда, в его взгляде было больше недоверия и насмешки, чем внимания. |