Рожа положил телефонную трубку и принялся за свой радиорепортаж.

«Да, я глубоко потрясен, — писал он. — Потрясен тем, как справедливо ответили борцы за свободу своим поработителям. Сила действия равна силе противодействия. Жестокость венгерских националистов порождена жестокостью рухнувшего режима. Высокообразованные марксисты, жрецы коммунистической науки вынудили мадьяр вспомнить, что они тысячу лет тому назад были сынами дикого Приуралья и Прикамья…»

Рожа не успел закончить репортаж. Это было последнее, что он написал в своей жизни. Последние мысли, последние слова, последняя ложь специального корреспондента радиовещательной компании США.

Гранатные взрывы поразили разведчика.

Улеглась пыль. Отгремели стекла. Добиты автоматными пулями те, кого не поразили гранаты. Тишина. Темнота. Свежий дунайский ветер продувает теперь уже окончательно разрушенную квартиру. Все окна выбиты, все двери сорваны с навесов. Стены исковерканы, исклеваны, почернели от пламени пожара.

На полу, в мусоре, на битом стекле, в крови, обсыпанные известковой пылью, валяются трупы «национал-гвардейцев».

Около рации молча энергично хлопочет Имре. Покидая «Колизей» перед взрывом, он незаметно прикрыл ее ящиком с консервами и теперь надеется, что она не выбыла из строя.

Арпад, Жужанна, Андраш Габор, Юлия, Шандор Хорват, Пал Ваш, Антал и еще несколько бойцов со свечами и фонарями в руках стоят посреди «Колизея», ставшего полем боя, и с омерзением разглядывают убитых.

Арпад острым лучом фонарика черкнул по залитой кровью голове американца.

— Обыскать!

Андраш Габор вывернул карманы американца. Чего в них только не было! Записные книжки. Пистолет. Патроны. Доллары. Форинты. Шиллинги. Пачка адресов. Жевательная резинка. Корреспондентский билет. Паспорт. Листовки всех цветов. Приказы Пала Малетера, Дудаша. Карта Венгрии, на которой обозначены, все крупные гнезда мятежников и расположение воинских соединений.

Арпад прячет в командирскую сумку все, что осталось от Кароя Рожи.

— Вот кто главный. Крестоносец. Голос Америки! Чрезвычайный посол его нижайшего и подлейшего высочества — доллара.

— Работает, товарищ полковник! — закричал Имре.

— Передай: задание выполнено.

— Передаю.

Шандор Хорват кованым сапогом поддел полуобгоревший обрывок шторы, набросил его на лицо американца.

— Нет мне никакого оправдания. И в десятом поколении Хорватов будут проклинать осла Шандора бачи.

— Не наговаривай на себя, старина! — Пал Ваш поднял свечу над головой друга, пригладил ладонью его взъерошенные седые волосы. — Запрещаю! Слышишь? Не упал ты в грязь мордой, устоял, несмотря на то что тебе пытались перебить ноги.

— Не за то осла называют ослом, что у него длинные уши, а за то, что не понимает человеческого языка. — Шандор прислонился головой к плечу Арпада. — «Как смерч, сквозь смерть, живые, мчитесь! Вперед, мадьяры! Раскинув руки, наземь грянем, но отступать не станем».

Арпад обнял мастера.

— Добрый гений Петефи, ты еще сто лет назад знал, как должны жить люди.

Внизу, на улице, послышалась автоматная очередь. Другая, третья, четвертая.

Андраш, не ожидая приказания, ринулся вниз. На лестничных маршах дробно, быстро застучали его солдатские сапоги. Вот так, с ветром и грохотом, носился и Мартон, «веселые каблуки».

Минуты через две Андраш вернулся, запыхавшись, бледный, с окровавленным ухом.

— Банда Дудаша! Пулеметы! Скорострельная пушка! Наши солдаты забаррикадировали подъезд.

— Надо уходить, — сказал кто-то из бойцов.

Арпад окинул его медлительным тяжелым взглядом.