|
Я строго посмотрел на хихикавших. – Да, мэм, пионы, – сказал я. – Вы знаете, что такое цимбидия миранда? Нет? Я знал их еще в ту пору, когда не дорос до коленок моего дедушки. А вы знаете, что это фальнопсис? – Нет, не знаю, но уверена, что вот это – рододендроны. Пионы! Пошли, Алиса! Я посмотрел, как они возмущенно удалялись, затем повернулся к Питу. – Простите, что выставил ваших посетительниц, но не их дело, если я предпочитаю называть их пионами. Что вы там разглядываете? Ищете признаки пожелтения Курума? Он дернул головой в мою сторону. – С чего вы взяли это пожелтение? – Он уставился на меня своими тусклыми глазами. – Просто так. К слову. Я слышал, как Дилл рассказывал, что его экспозиция заражена. Интересно, распространяется ли это? Вам незачем смотреть на меня так. Я этой штукой не болею. Его левый глаз закрылся, а правый продолжал смотреть. – Когда это Дилл говорил? – Да вот только что. – Так. Я подозревал. – Он выпрямился, насколько ему позволял рост, и стал оглядываться по сторонам. – Вы видели моего хозяина, мистера Апдерграфа? – Нет, я только что пришел. Пит ринулся с места, и я отправился следом. Но садовник свернул налево, а я пошел направо, миновал розарий и еще пару экспозиций и оказался у «Ракера и Дилла». Толпа все прибывала. Было только четверть четвертого. Раньше чем через сорок пять минут они не станут вопить и наседать на веревки. Тогда Гарри приляжет отдохнуть, а Энн снимет туфли и чулки и опустит в воду ноги, равных которым определенно еще никогда не демонстрировалось на выставке цветов. Я занял позицию позади двух не слишком высоких дам. Сейчас Гарри что то мастерил, а Энн вязала. То, над чем она трудилась, вряд ли могло мне пригодиться, но я интересовался не продукцией. Она вязала, сидя на траве, будто на целые мили вокруг не было ни души, как актер Гарри и в подметки ей не годился. Он не смотрел на зрителей и уж конечно молчал, потому что задумана была пантомима, но движения и взгляды его выдавали, что он ни на минуту не мог забыть о публике. Разумеется, я ревновал, но он раздражал меня и без того. Он был примерно моих лет и мазал чем то волосы, чтобы они блестели. И еще он кокетничал. Одной из причин, по которой я обратил внимание на Энн, был случай во вторник, во время завтрака он накрыл ладонью ее запястье, а она выдернула руку, что отнюдь не было приглашением попробовать еще разок. Время от времени он все же предпринимал попытки, но она не обращала на них внимания, хотя и не догадывалась, что делает это для меня, – ведь мне пока не удалось поговорить с нею. Правда, она разрешает Хьюитту водить себя обедать и дарить орхидеи, что не слишком то приятно, но не думаю, чтобы она особенно интересовалась едой – с такими то ногами! Вдруг Гарри вскочил и завопил: «Эй!» Это было первое слово, которое от него слышали. Все, включая меня, уставились на него, застыв от удивления. – Вы, Апдерграф! – вопил Гарри. – Убирайтесь оттуда! Это был тот самый приятный молодой человек с серьезным подбородком, хозяин Пита. Он стоял в углу у края экспозиции. Срезав за веревкой веточку пиона, а может, лауреллии, он держал ее кончиками ножниц. – Я об этом доложу! – не унимался Гарри. Толпа задвигалась, забурлив от негодования, секунду я думал, что увижу суд Линча в качестве бесплатного развлечения на этой небывалой выставке цветов, но дело кончилось тем, что две женщины и какой то мужчина бросились вдогонку за Апдерграфом. Хотите верьте, хотите нет, но Энн даже ни разу не взглянула в ту сторону и не пропустила ни петли в своем вязании. |
