— А раньше ты не хотел защитить нас? Раньше… Поздно, Андрей. Слишком поздно играть в эти игры. Пугать меня. Мне уже не страшно. Я научилась не бояться. Когда воспитываешь дочь одна — становишься сильной.

Он усмехнулся, а мне захотелось сильно закрыть глаза, до боли, чтоб не видеть, как он красив вблизи. Чтобы сердце не заходилось от его улыбки, пусть и саркастичной.

— Лена, все свои упреки выскажешь потом. И да, станет поздно, если ты будешь продолжать строить из себя женщину-героя. Не боится она. Страх потеряла. Так тебе быстро напомнят… Мы уезжаем — хватит этих бессмысленных разговоров.

К дверям черного выхода из телецентра он снова вел меня под руку, но как только распахнул дверь, вдруг с силой толкнул меня обратно в здание.

— На пол, Лена.

Я упала и так, подвернув ногу, и не сразу поняла, что происходит. Послышался свист и хлопок. Андрей пошатнулся, прислонился к стене здания, вытаскивая пистолет… Еще один хлопок — и какая-то машина, завизжав покрышками, рванула от телецентра.

Я поднялась с колен, чувствуя, как покрываюсь холодным потом… Споткнулась, снова упала. От ужаса все похолодело внутри. Я не понимала, что громко кричу его имя, потому что меня словно оглушило. Как всегда, "очень вовремя" появилась охрана с рациями и оружием, повыбегали люди.

Я бросилась к Андрею, вцепилась ему в плечи, не прекращая трясти его и всхлипывать:

— В тебя стреляли? Андрей.

Андрей поднял на меня горящий взгляд и вдруг сильно прижал к себе, до хруста, на какое-то мгновение, пока я не опустила глаза и не увидела, как сквозь пальцы, которыми он зажал бок, сочится кровь, а в другой руке, которой он все еще прижимал меня к себе, стиснут пистолет.

Я накрыла его окровавленную руку своей, пачкаясь, прижимаясь к нему сильнее, чувствуя, как слезы градом текут по лицу.

— Надо скорую… столько крови…

— В машину, — чуть хрипло, но уверенно сказал Андрей. — Я сказал в машину, Лена. Жить буду.

Глава 17. Андрей (Граф), Лена

Нет боли сильнее, чем та, что причиняют друг другу влюбленные. 

(с) Сирилл Коннолли

За считанные секунды мы оказались в машине. Я прижимал руку к ране, наблюдая, как по рубашке расползается пятно. Смотрел на Лену и чувствовал, что сердце пронзают иголки разочарования — я не хотел причинять ей боль, не хотел видеть в ее взгляде стеклянную пелену, что застилает глаза перед тем, как соленые капли вот-вот побегут по щекам. Проклятье, я мог лично колоть, резать, забивать насмерть врага, но не выносил ее слез ни тогда, ни сейчас. Сильный и такой слабый одновременно.

Ее руки дрожали, она едва справлялась с истерикой. Я наклонился к Лене, чтобы прижать к себе и почувствовал простреливающую боль, которая отдавала в позвоночник. Она стянула с шеи кашемировый шарф и приложила к ране. Его ткань жадно впитывала ярко-алую жидкость, тяжелыми складками прилипая к тонким женским пальцам.

— Андрей. Тебя пытались убить… Убить… Боже.

Я завел машину и, прежде чем выжать со всей силы педаль газа, повернулся к той, которую так давно мечтал назвать любимой. Не отрывая взгляда от ее расширенных от страха глаз, ответил:

— Я нас из этого вытащу.