|
Строчки из «Откровения» отражали действительность точнее любой военной сводки. Это началось двадцать третьего августа, приблизительно в десять часов по московскому времени. Для большинства — с низкого басовитого гула за окном и дребезжания стёкол, реже с тревожного рёва сирен ГО и короткого сообщения по радио, похожего на первоапрельский розыгрыш. Вспышку наблюдал мало кто из уцелевших. Ещё меньшее число людей могло похвастать тем, что испытали на себе действие ударной волны, и остались живы. Саша был исключением. Он вспышку видел — пару миллисекунд, пока глазные нервы не подали с запозданием свой сигнал. Волна тоже не прошла мимо, чуть не вбив его в землю. И всё же он упрямо вёл отсчёт событий не с них, а с раннего утра того же дня, когда проснулся в холодном поту за час до рассвета. Раньше ему казалось, что само выражение «проснуться в холодном поту» — просто красивая метафора, литературщина, а в жизни так не бывает. Разве может пот быть холодным? Оказалось, может. Лежа на жёсткой неудобной кровати, в съёмной квартире в чужом городе, Александр Данилов не мог унять дрожи. Его зубы отбивали дробь. Руки покрылись «гусиной кожей», хотя на улице были все тридцать градусов жары. Как будто внутри у него был лёд Антарктиды, который холодил его изнутри, несмотря на тёплый летний день за окном. Сердце стучало, как паровой молот, каждый удар отдавался в ушах адским грохотом. И только одна мысль гнездилась в его воспалённом сознании: грядет что-то страшное. Вероятно, кошмар, увиденный им во сне, был настолько невыносимым, что сознание стёрло его из памяти в тот самый миг, когда вступило в свои права. Инстинкт самосохранения не мог допустить, чтобы этот ужас вырвался на свободу, и запер его в подвал бессознательного, отделил барьером от обычных мыслей. Кроме того, что кто-то плохой и тёмный убивал его, Саша не мог восстановить ни одной детали из своего сна. В этом сне не было ничего экстраординарного. Ему и раньше снились подобные кошмары. Он от кого-то убегал, кто-то его преследовал, настигал, разрывал, пожирал. Психоаналитик мог бы рассказать об этом много интересного, да только Саша не обратился бы к нему ни за какие коврижки, не желая раскрывать свой внутренний мир перед посторонними. Многие из этих сновидений были похожи на малобюджетные фильмы ужасов, и этот ничем от них не отличался. Вся разница была в сопутствующих обстоятельствах. В том, что случилось потом. Он не был настолько наивен, чтобы считать себя новым Нострадамусом. Такие «пророческие» сны снились ему не реже раза в неделю, но благополучно забывались до того, как он успевал о них рассказать кому-либо. И этот забылся бы. Но это произошло ровно неделю назад. Всего неделю. Или целую неделю? Для обычной жизни ничтожный срок — за это время нельзя ни как следует отдохнуть, ни втянуться в работу. А теперь он казался Александру вечностью, отделяющей его от более-менее нормальной жизни. Хотя он давно не знал, что такое норма, где её границы. Но то, что случилось неделю назад, нормой явно не было. Такие события происходят раз в несколько миллионов лет, и очень мала вероятность стать их свидетелем. Но он стал. Взрыв он услышал как далёкий гул, заполнивший всё мироздание и закруживший его в своём водовороте. Так с грохотом переворачивалась очередная страница истории человечества, а заодно начиналась новая глава в его жизни. Жизни скромного учителя, родом из сибирского подбрюшья огромной империи, против воли вступившей в свою последнюю войну. Но ещё до того, как его глаза смогли рассмотреть всё в подробностях, опыт десятков книг и фильмов подсказал выжившему человеку, как должен выглядеть Армагеддон. Наверняка на свете были люди, куда более достойные занять его место. Но так уж получилось, что ему выпала сомнительная честь попасть в короткий список уцелевших. Это была на двадцать пять процентов его личная заслуга, на семьдесят — деяние судьбы, и на жалкие пять — результат помощи других. |
