— Я п-п-робовал их во всех комнатах и в-везде они одинаково хороши.

— Ах вот что! — сказал Кейн. Мужчина продолжал доверительно:

— Не знаю, часто ли вы заходите к миссис Джейн, — мужчина сделал неопределенное движение свободной рукой, — в прежние времена у нее бывало очень хорошо. З-здесь собирались умные или по крайней мере ин-н-тел-и-ген-нтные люди… Да… Моя жена и я. — Он указал на женщину, стоявшую рядом с ним, кротко прижавшуюся к буфету. — Мы всегда охотно посещали этот дом, мы даже ждали этих вечеринок… Но теперь, — он пожал плечами. — Посмотрите, кто заполнил эти комнаты, кто здесь сегодня? Я вас спрашиваю! Вы на них только посмотрите!

Кейн согласно кивнул.

— Я вас очень хорошо понимаю. Я сам так думаю. Вы, очевидно, художник?

— Меня зовут Келзин, — сказал он несколько высокомерно. — Я критик. Я пишу. Изучаю, анализирую жизнь и искусство. Тоже самое, в меньшей степени, делает моя жена.

Она повернулась к Кейну и улыбнулась ему.

— Меня зовут Синглтон, — сказал Кейн. — Раньше я делал автомобили, а теперь танки. Но к людям искусства я всегда относился с истинным восхищением. Я думаю, что такие, как вы и ваша жена, — это соль земли. Искусство — это единственная стоящая вещь.

Миссис Келзин, весьма польщенная лестью Кейна, посмотрела на мужа и улыбнулась ему.

— Естественно, — сказал мистер Келзин, — каждый художник любит признание, особенно со стороны человека, не связанного с искусством. Знаете, в нашем кругу очень много завистников. Вот сегодня я вдрызг разругался с одним типом. Он имел наглость утверждать, что критик — это паразит, который живет за счет других. Понимаете? Что если бы, мол, не художники, то мы, критики, умерли бы с голоду или стали искать для себя другой заработок.

Миссис Келзин прервала поток его красноречия и сказала:

— Ты же знаешь, дорогой, он тебе просто завидует. Все равно последнее слово за тобой.

Келзин усмехнулся.

— Конечно. И я скажу это последнее слово. В печати.

Кейн предложил ему бокал коктейля.

— Насколько я понимаю, — сказал он, — вы критикуете не только книги, но и картины.

— Да, — сказал Келзин, едва подавив икоту, — а почему, собственной вы спрашиваете?

— Недавно в разговоре, не помню уже с кем, о вас очень лестно отзывались. Он говорил, что в наше время мало кто действительно хорошо разбирается в картинах, но вы это другое дело.

— И он был прав, — вмешалась жена.

— Не сомневаюсь. Но вот почему я заговорил об этом. Один знакомый предлагает мне свои картины. Но, прежде чем купить, я хотел бы услышать мнение хорошего специалиста, настоящего знатока. Вы не могли бы их посмотреть? За вознаграждение. Они не слишком дорогие, но все же.

— Да, это нелегкий труд, — сказал Келзин. — Я согласен взглянуть на них. Так где они? Когда смотреть?

— Мне бы очень хотелось сделать это сегодня же, — сказал Кейн, — если можно. Дело в том, что я завтра рано утром уезжаю. Это совсем недалеко отсюда, в Сент-Джонс-Вуде. Может быть, вы с миссис Келзин заедете ко мне? Заодно выпьем.

— Что ж, если это по пути. Мы выйдем отсюда вместе и возьмем такси.

— Чудесно, — сказал Кейн. — Просто чудесно! — Келзин опорожнил еще бокал.

— Из-зумительно, — сказал он.

Язык стал заплетаться у него еще больше.

— Мне нужно еще кое с кем здесь переговорить, а потом я беру вас, и мы едем.

— Хорошо, — сказал Келзин и взял еще один коктейль, — не забудьте отыскать нас перед отъездом.