<style name="FontStyle127">— Требует реванша, — догадался наблюдатель. — Ложись спать, старик. Завтра возьмешь свое.

<style name="FontStyle127">Но дед выхватил из-под головы старушки подушку и стал сю лупить свою супружницу. Однако та, видимо, так была разморена выпитым, что у нее уже не было сил сопротивляться.

<style name="FontStyle127">— Второй раунд начался, — иронически комментировал наблюдатель. — Сейчас перевес на стороне спортсмена в синих тренировочных штанах, у него открылось второе дыхание.

<style name="FontStyle127">Между тем старик совсем остервенел. Его лицо в крупных морщинах было искажено пьяной ненавистью, рука методически поднималась и опускалась. Чем меньше реагировала женщина на удары, тем больше он злился. Она была полностью в его власти и не могла сопротивляться. Это приводило деда в неистовство. Он стащил свою подругу на пол, сел на нее верхом и стал душить ее <style name="FontStyle127">подушкой. Ошеломленный фотограф механически снимал эту картину.

Старушка забилась под подушкой — ей не хватало воздуха, сухонькое тело выгибалось дугой, руки пытались нашарить пальцы своего душителя, она билась, как птица в силках, содрогалась и никак не могла освободиться. Постепенно ее движения стали менее бурными, тело обмякло и застыло. А старик все еще продолжал прижимать подушку. И его сморщенное лицо все еще искажала гримаса ненависти, а руки были сведены судорогой и не могли разжаться.

Леня тоже был как будто в ступоре. Он перематывал пленку и снимал, перематывал и снимал. На его глазах убивали человека, женщину, а он был беспомощен, как ребенок, и только нажимал кнопку пуска.

Наконец пленка в кассете закончилась, и фотограф отвел объектив от глаз.

«Что же делать? — растерянно думал он. — Позвонить в милицию? Я не знаю ни номера квартиры, ничего не знаю, только этаж. Что я им скажу? Как объясню, почему я их снимал? Нет, это все опасно. И без меня все откроется. Деду придется признаться в содеянном. А мне не стоит лезть в эту бытовуху. Это может навредить».

Фотограф опять нацелил объектив на окно. Там все еще горел свет. Пьяный старик спал, развалившись на диванчике. Его жена лежала неподвижно на полу, уставя в потолок остекленелые глаза. Рот был открыт, как будто она хотела вдохнуть побольше воздуха для последнего вздоха. Она была ужасающе и бесповоротно мертва.

На следующее утро Соколовский первым делом кинулся посмотреть, что там, в том окне. Уже рассвело. Но во вчерашнем окне, несмотря на ясное солнечное утро, все еще горел свет. Наступил новый день и смыл все ужасное, что принесла с собой ночь. Любопытно, каково сейчас старику? Небось проснулся, увидел, что жена мертва, и ошалел от горя. Пьяный ведь вчера был, не понимал, что делает.

Фотограф ощутил запоздалые укоры совести. Наверное, нельзя было смотреть, как душат человека, надо было звонить, звать на помощь. Но мозг, сопротивляющийся справедливым обвинениям совести, искал любые оправдания, чтобы приглушить чувство вины. Леня собирался на работу в отвратительном настроении. Но что было делать? Только примириться с собственной низостью.

Он вышел из дому и пошел к остановке автобуса. Прекрасный день оглашался пением ошалевших от тепла птиц. В такой день хотелось иметь чистую совесть и веселое расположение духа.