|
Такое же грубое, как и действия Сквэйра". Именно на эту тему они периодически беседовали с Амандой. Но для чего тогда существуют мужские клубы, товарищества, объединения? Да для того, чтобы либо превращать имеющиеся законы в дышло, либо устанавливать свои собственные. В любом случае в них имеет место стойкое неуважение к общепринятым нормам, но, как правило, настолько скрытое, что многие из их членов и не чувствуют, как оно разъедает все подобно ржавчине. Хотя, разумеется, есть и такие, для кого это как раз и служит приманкой.
Через три дня Вулф выписался из госпиталя, и Стиви пригласила его к себе домой на уик-энд.
– Пожалуйста, не отказывайся, – настаивала она. – Я безумно хочу отдохнуть, но одиночества не выношу. – Она лукаво улыбнулась. – Как и все другие напряженно работающие люди, хорошие психиатры рано или поздно рискуют перегореть.
В особняке Стиви – большом, старомодном и несуразном, – расположенном на берегу водоема под названием Пруд Джорджика, даже днем было темновато. Но спокойствия не ощущалось – скрипы и стоны старых деревянных стен и бронзовых водопроводных труб дополнялись царапаньем и шелестом ветвей древних скрюченных деревьев, окружавших дом. От листвы на дощатые стены падал отсвет, придававший им оттенок старой меди.
Несмотря на заросли бесформенных деревьев, внутри дома зачастую дуло почему-то гораздо сильнее, чем снаружи, у воды. С востока участок был защищен высокой живой изгородью из подстриженной бирючины. Кроме того, подходы к особняку были прикрыты зарослями рододендронов и изящных азалий. По обе стороны от участка располагались очень богатые владения. Стиви с мужем не виделись с их хозяевами, но знали об их существовании и страстно желали жить такой же жизнью.
Пруд Джорджика получил свое название не случайно, став жертвой типичной для местных аристократов склонности к преуменьшению. В действительности же этот водоем своими размерами больше походил на озеро.
Наблюдая из окна за игрой солнечных бликов на поверхности воды, Вулф подумал, что видимое им напоминает зарождающуюся мысль. Картина вызывала ассоциацию с чем-то еще незавершенным, не проявившимся.
Фантазия у Вулфа разыгралась, и он уже и сам поверил в то, что пруд таит в себе некую тайну, что в нем, как в фокусе, сходятся силы природы, жизнь, хоть и скрытая от людских глаз, но тем не менее заполняющая все недоступное взору пространство. Современный человек не способен все это понять точно так же, как не может проникнуть в разум тех, кто придумал и создал фетиши – изготовленные вручную фигурки животных, людей и сверхъестественных существ, – заполнившие гостиную и другие комнаты в доме Стиви и ее супруга Мортона.
Эту коллекцию Стиви собрала в юности, когда объездила чуть ли не весь свет, посетив Мексику и Гондурас, Тибет и Гватемалу, Перу и Гаити, Мадагаскар и Шри-Ланку, да еще и Таиланд с Бутаном и Занзибаром в придачу. Вулфа манила к себе окружавшая эти идолы атмосфера языческого поклонения силам природы, манили сами идолы, как бы выбрасывающие сгустки духовной энергии, блуждавшей по комнатам и лестницам дома, и, казалось, обладающие силой возродить или хотя бы приблизить к свету песню-заклинание Белого Лука.
Вулф спал, а когда наконец проснулся, то обнаружил, что видит все нечетко, а в горле стоит комок – он никак не мог успокоиться, помня, как его швырнули на люк, как он врезался в стеклянную поверхность и стремительно полетел вниз. Но когда он спал, ему снилось не это – не ожесточенная схватка на крыше и не падение. Ему снились умершие и неумирающие, огонь среди льда, среди... Попытка вспомнить оказалась тщетной, и он вытер пот со лба.
Уже темнело. Вулф проспал не только ночь, но и весь день. Он нашел Стиви в одной из комнат. Она сидела в глубоком мягком кресле и, казалось, изучала историю болезни кого-то из своих пациентов. Однако, увидев стоящего в дверях Вулфа, она тут же отложила папку. |