После этого она вернулась обратно в гостиную и, взглянув на лежащего Торнберга, спросила:

– Может, передумали? Этот медикамент уже убил многих, от него умирает и Тиффани.

– Моя кровь отличается от ее крови, – возразил он тем же безжизненным тоном. – К тому же эта сыворотка очищенная.

– И вы думаете, что поэтому она другая и от нее не будет побочных эффектов?

– Давай, коли!

Стиви встала на колени и воткнула иглу в вену на его бедре, медленно нажимая на шток. Она неотрывно следила за его лицом, так как опасалась совсем другого эффекта – кратковременного, но крайне нежелательного.

Не успела она сделать до конца укол, как Торнберг уже вскочил с кресла, спина у него сгорбилась, на шее вспучились сухожилия, рот оскалился, обнажая крепко стиснутые зубы, сквозь них со свистом прорывался воздух. И тут она услышала, как он бессвязно говорит:

– Сражаться... не падать... ночью.

Ощущение движения исчезло, лишь четко работал мотор. Вулф прислушался к его размеренному рокоту, улавливая посторонние звуки.

Атласная обивка гроба отдавала химикатами, остро чувствовался запах жидкости для чистки медных изделий, а деревом, можно сказать, и не пахло.

Вулф услышал какие-то голоса и замер. Они доносились откуда-то издали, слов невозможно было разобрать, но тембр он уловил: два низких мужских голоса и высокий – Чики, более отчетливый и нахальный. Теперь многое зависит от ее поведения, особенно в самом начале. Позже, конечно, все ляжет на его плечи. Почему-то вспомнились ее слова: "Ну и как ты себя чувствуешь на краю могилы?"

Она тогда вытащила выкидной нож и, вспоров и сняв с него намокшую от пота и крови одежду, помогла надеть темно-синий костюм Моравиа, который отыскала где-то в задней части катафалка. Вулф не роптал, не спорил, не спрашивал, для чего она все это делает, – ему было все равно. Переодевшись, он влез вслед за ней в катафалк, там она с трудом подняла тяжелую крышку гроба и он улегся в него.

Чика встала перед гробом на колени и принялась раскрашивать лицо и руки Вулфа, придавая им мертвенно-бледный цвет, щеки же она нарумянила, как это обычно делают в похоронных бюро. Он подумал вдруг, не проделывала ли она и с Моравиа такую же штуку, а потом до него дошло, что чем меньше он будет интересоваться подобными вещами, тем лучше.

– Что толку от всего этого? – спросил он, когда она накладывала ему грим. – Если они заставят тебя открыть гроб, то сразу же меня опознают.

– Нет, – не согласилась она, – не опознают.

И он увидел, как сверкнули в ее глазах зеленые серпы, и понял, что она применит "макура на хирума". Как знать, может, она заставит их видеть лишь то, что сочтет нужным.

– Ты знаешь, как нужно дышать, чтобы не вздымалась грудь? – спросила она, когда кончила гримировать.

Вулф рассказал ей об уроках сенсея, и она удовлетворенно кивнула головой.

– Чрезвычайно важно также не вращать глазами за закрытыми веками, – наставляла она. – Тебе этого очень и очень захочется, когда поднимут крышку гроба и внезапно хлынет свет. – Тут он почувствовал, как она провела пальцем по его лицу. – Ну а теперь немножко поверни голову, вот так. Это для того, чтобы они не смогли прощупать пульс на сонной артерии. – И она захлопнула крышку гроба.

Вскоре тяжело заскрипели петли – это открылась задняя дверь, и голоса стали заметно громче. Он почувствовал, как накренился гроб; катафалк осел под чьим-то солидным весом.