Ходил или не ходил – она не узнала.

Но узнала – частично и кривовато перевела с манольского – про любопытных людей, которые суют свой нос туда, куда не требуется, про дураков, которые тревожат духов, а после про хороших людей, которые от этого страдают. И еще что-то про Великие Молитвы, дожди, шеи, которые нужно намылить. А так же пару новых манольских ругательств впридачу.

Дверь с обратной стороны она закрыла пристыженная и еще более потная, чем пришла с кухни.

И ладно. И черт с ним.

Все равно она найдет способ.

Потому что уже надулись в душе у странника невидимые паруса, потому что задул из ниоткуда волшебный ветер, потому что пришла ей пора действовать.

– Ну? В чем дело? – спросил отрывисто, непривычно грубо.

– Не ругайтесь, пожалуйста, не злитесь…

Она походила на избитого и напуганного зайца – вся в синяках, трясется.

Джон медленно вдохнул, еще медленнее выдохнул. Его фигура привычно тонула в лунном свете; вокруг стеной стоял лес, между черными стволами которого ей приспичило вскоре прогуляться.

– Говори. Чем у тебя голова забита?

– Духами.

– Какими духами?

Она любила эти глаза – цепкие, проницательные. Даже поджатые губы любила. А еще ощущение, что хоть и злится, все равно всегда поможет.

– Теми, которые в лесу.

– Откуда мысли? Зачем тебе?

И она поняла – придется врать. Потому что даже под пытками она не признается в том, что собирается попытаться отыскать домик Богини, что готова идти к нему, даже если дорогу ей преградят чудовища. Не зря же она учится драться.

– Понимаете, мне сон приснился. Как будто сон… и не сон. В нем я поняла,… что должна пройти через лес.

– Ты?

– Вы только не смейтесь, ладно? Я знаю, что, наверное, не готова… Но расскажите мне, пожалуйста, про духов – что это? Кто это?

Мастер мастеров, глаза которого в неверном серебристом свете казались темными, а лицо, наоборот, бледным, состроил выражение лица, напомнившее ей про Будму – мол, задаешь не те вопросы, думаешь не о том.

– Пожалуйста, хоть что-нибудь. Вы ведь к ним ходили, елку принесли, и они Вас не тронули…

– Меня. Да, – отрывисто и довольно цинично изрек Джон.

– А меня тронут? Причинят мне какой-то вред – физический или моральный? Что у них за… структура?

Ей помнилось про Рим – про ее временное помутнение рассудка после подобного похода.

– Тебе что-то даст объяснение структуры? – над ней насмехались. – Хорошо, слушай: аморфная, нетипичная, с растекшимися G-полями, атропированная под изменение под воздействием пространственно-временной кривой типа Атрион…

Лин казалось, что в нее только что плюнули и что теперь с лица, с волос и тела стекает склизкая, густая и вонючая жижа. Куда там Будме с его ругательствами?

– А насчет причинят вред или нет, – как ни в чем не бывало завершил Мастер Мастеров, – это зависит от личности. И ее зрелости.

В ту ночь, шагая назад к монастырю, они впервые не проронили ни слова. У дверей попрощались комкано и сухо, как интеллигентные и частично разочарованные друг в друге любовники.

Джон ушел в ночь. Лин нырнула во мрак коридора.

Рим выигрывала. Она, неспособная внять наставлениям Лин на тему «учись быть собой», браво пыталась казаться лучшей среди парней. Чтобы после стать лучшей для Лума. Но последний на соперников по игре не смотрел вовсе.

Рим постепенно мрачнела и теряла азарт.