«Глории» теперь, чтобы добраться до него, пришлось идти таким крутым бейдевиндом, насколько только вообще способен идти против ветра корабль, скорость упала, а шлюп, удачно сманеврировав, вышел так, чтобы лечь курсом на запад. «Глории» пришлось разворачиваться, снова набирать скорость и догонять. Снова гремели выстрелы из стволов всех калибров, расплывались в воздухе клубы дыма, трещало дерево, кричали раненые. Некоторых матросы волокли на шканцы, где уже прочно обосновался лекарь. К другим призывали святого отца, и монах, воинственно грозя массивным крестом куда-то в сторону шлюпа, бежал на зов.

С третьей попытки маневр удался. Ядро, благословленное не иначе как самим Всевышним, разнесло в щепки руль шлюпа, да так удачно, что корабль развернуло и как раз левым, только что разряженным, бортом поперек курса «Глории». Как говорится: кушать подано.

— На абордаж!

Так и не убавив паруса, «Глория» на всем ходу врезалась в борт шлюпа. Мушкеты грянули в последний раз, и испанская пехота, обнажив шпаги, хлынула на палубу вражеского корабля. В первых рядах, высоко вознеся крест, падре Лоренсо шел разить врага перегаром. Пираты встретили испанцев несколькими разрозненными выстрелами, после чего противники сошлись врукопашную.

Дону Себастьяну достался мускулистый головорез с пышными усами. Был он бос и раздет по пояс, демонстрируя крепкий торс и могучие мускулы. Само по себе это не произвело впечатления, но головорез ко всему оказался еще и отличным фехтовальщиком. Эспада был отброшен его бурным натиском к самому борту. Там он, улучив момент, выхватил из-за сапога «бискайца», и шансы несколько уравнялись. Клинки звенели, сталкиваясь в воздухе. Пират напирал, рассчитывая прижать своего противника к фальшборту, а то и вовсе спихнуть за борт. На том и погорел. Эспада, парировав выпад, сделал полшага в сторону. Пират же, увлеченный инерцией натиска, не успел сразу вернуться в позицию. В таких делах это значит, что он вообще больше ничего и никогда не успеет.

Эспада выдернул клинок из тела, отер кровь о рубаху распростершегося поверх пушки канонира и огляделся. Испанцы повсюду побеждали, хотя пираты дрались отчаянно. Вот упал один из солдат, и падре Лоренсо склонился над ним, даруя бедняге последнее утешение. Сверху, с вант, на него спрыгнул пират. Маленький, скрюченный, точно обезьянка, но сабля придавала ему серьезности.

— Падре!

Молодой мушкетер — едва ли не первого года службы — закрыл монаха, одновременно замахиваясь шпагой. Пират ударил саблей еще в полете, и солдат, обливаясь кровью, рухнул на палубу. Монах моментально выпрямился и, гневно рыкнув, так с разворота припечатал прыгуна крестом, что тот отлетел к самому борту, где и был заколот доном Себастьяном. А падре Лоренсо уже склонился над раненым солдатом. Когда Эспада приблизился, он вполне профессионально бинтовал рану мушкетера его же порванной рубашкой и при этом нараспев громко читал молитву. Не отходную. Стало быть, не так все плохо.

Другой солдат вскинул мушкет и выстрелил по врагу прямо над макушкой монаха. Святой отец не только ухом не повел, но даже в словах не сбился. Только перевязав и благословив раненого, он поднялся, воздел к небесам свой крест и призвал кару небесную на еретиков. То ли преуспел, то ли так совпало, но именно в этот момент пираты, окончательно утратив боевой задор, впали в панику. Некоторые, кто оказался рядом, попрыгали в открытый люк посреди палубы, спасаясь, точно крысы, в темноте трюма. Другие попытались одним отрядом прорваться на полубак, но их окружили и перебили еще на шкафуте. Третьи побросали оружие и сдались на милость победителя. Двое или трое, впрочем, предпочли броситься за борт. Санчес и с ним еще двое, перегнувшись через фальшборт, обстреляли беглецов из пистолетов.

Палуба шлюпа была в руках испанцев. Оставался трюм. Первый же солдат, сунувшийся к открытому люку, получил в грудь привет из трех мушкетов.