– Мы, англичане, слишком долго оставались в плену рыцарских сентиментальностей и кавалерских изяществ. Здесь же идет борьба за выживание, и степень жестокости определяет сегодня степень успеха. Жестокость – вот чего нам недостает для полного утверждения на этой грешной земле. Но я твердо верю, что придет время и при виде последнего англичанина будут в ужасе падать на колени властители всех народов и государств!

– Позвольте не согласиться с вами, сэр! Что бы ни творилось вокруг нас, мы, как наиболее передовая и просвещенная нация, должны быть выше всех человеческих слабостей и пороков! – Роджерс побагровел от искреннего негодования, слушая цинизм Престона.

Вдали неясно забелело, будто кто-то невзначай мазнул по горизонту краской.

– О черт побери! – сплюнул, наведя зрительную трубу, Престон. – Кажется, мы попались. – Он перегнулся через перила квартердека. – Играть аврал! Ставить грот, фор-марсели и крюйсель!

Однако, несмотря на все принятые меры, дистанция угрожающе сокращалась. Скоро стало отчетливо видно, что судно преследуют две галеры. Когда до них оставалось не более мили, Престон потуже затянул ремни своего видавшего виды чемодана: – Лечь в дрейф и спустить шлюпку!

В каскаде брызг единственная шлюпка шлепнулась в воду. В нее, торопясь, побросали провизию, мушкеты, анкеры с водой и удочки. Первым спрыгнул сам капитан, следом полетел его объемистый чемодан.

– Прыгайте, доктор! Иначе завтрашний рассвет вы будете встречать, уютно сидя на колу.

– Но как же больные, сэр? – с опаской разглядывая пляшущую под бортом шлюпку, засомневался Роджерс.

– Сейчас не время церемоний. Прыгайте, или я отваливаю.

Собравшись с духом, доктор боком свалился на днище шлюпки. Гребцы навалились на весла, и судно осталось позади.

Но «Святой Павел» покинули не все. На нем остались восемнадцать тяжелобольных матросов и солдат, а также греческий лоцман Анастасий Марко и священник отец Никодим.

– Врата райские архангелы нам, поди, ужо отворили! – поглаживая окладистую бородку, обратился к лоцману отец Никодим. – Ты, Маркач, подымай парус, какой знаешь, да на штур вставай, а я паству кликну и пушками займусь!

Лоцман недоверчиво кивнул на ближайшее орудие, дескать, дело многотрудное.

– И не сумлевайся, – ухмыльнулся Никодим, – в российском флоте последний поп палить умеет!

Подобрав рясу, он засеменил к растворенному грот-люку:

– А ну, сердешные, кончай прохлаждаться, вылезай на свет Божий! – и свесился вниз.

На зов Никодима со стонами и руганью полез на палубу немощный люд. Кое-как добрались бедолаги до пушек, закрепили их по-боевому, закатили в стволы ядра и, обессиленные, попадали рядом. На второй залп их уже не хватит… Никодим подошел к лежащему матросу: – Тебе, милай, честь особая будет!

Взвалил его на плечи и потащил в крюйт-камору, там усадил верхом на раскрытую пороховую бочку, в руки сунул пистолет.

– Как услышишь, что голосят не по-нашенски, пали, помолясь!

– Причасти хоть меня, святой отец! – разлепил матрос сжатые губы.

– Грехи я тебе, почитай, все уже отпустил, сын мой, а остальное воздастся от Господа! – Никодим, отдуваясь, грузно взбирался по ступенькам трапа.

Шумно выгребая веслами, галеры попытались обойти пинк с носа и кормы, чтобы взять его под анфиладный огонь. Но не тут-то было: опытный корсар эгейских просторов Анастасий Марко ловко вывернул судно лагом к неприятелю.

– Все, что мог, я сделал! – крикнул он Никодиму. – Теперь твой черед!

Пышная борода отца Никодима развевалась по ветру, в руках вместо кадила чадил пальник.