Ныне имею удовольствие вам сообщить, что вчера вечером курьер от помянутого графа привез мне известие, что в тот самый день, когда я к вам писала, т.е. 21 июля, моя армия одержала полную победу над султанскими войсками под командою визиря Галиль-бея, янычарского аги и семи или восьми пашей. Они опять были разбиты в своих окопах; артиллерия их в количестве ста тридцати пушек, их лагерь, обоз и запасы всякого рода достались в наши руки. Потери их значительны, наши же таки ничтожны, что опасаюсь говорить о них, дабы случившееся не показалось баснословным.

Нет ни одного значительного лица, даже никакого офицера главного штаба, раненного или убитого. Бой, однако, длился пять часов. Турки стреляют плохо и годны только для одиночных схваток.

Гр. Румянцев мне доносит, что, подобно древним римлянам, моя армия не спрашивает: сколько неприятелей, но только – где они? В этот раз турки были в количестве ста пятидесяти тысяч человек, окопавшихся на высотах по берегу ручья Кагула, в 25 или 30 верстах от Дуная, и имея у себя в тылу Измаил.

Но этим, государь мой, не ограничиваются новости: у меня есть верные известия, хотя и не прямые, что мой флот разбил турок пред Наполи ди Романия, рассеял неприятельские корабли и многие потопил».

После Кагула «за оказанные Ее Величеству и Отечеству верные и усердные услуги» Румянцеву было пожаловано звание генерал-фельдмаршала. «Граф Петр Александрович! Вчерашний вечер получила я чрез мною тот же час пожалованного генерала-майора и кавалера Святого Георгия третьего класса Озерова, хотя неожиданное, но весьма приятное известие о славной вам и всему воинству российскому победе при речке Кагуле над армиею вероломного султана, под предводительством самого визиря. За первый долг я почла принести всемогущему Богу за бесчисленные Его к нам милости и щедроты коленопреклонное благодарение, что сего утра со всем народом при пушечной пальбе в церкви Казанской исполнено было, и весь город зело обрадован. Потом, возвратясь во дворец, сев за стол и вспомня подающего нам причины радости и веселия своим искусством, усердием и разумом, при пушечной пальбе, пила я здоровье господина фельдмаршала графа Румянцева, с которым вам новопожалованным и весьма вами заслуженным чином вас поздравляю и должна вам засвидетельствовать, что у меня за столом не было человека, который бы не был тронут до слез от удовольствия, видя, что я справедливость показала их достойному согражданину. Несравненной армии моей успехи и победы кто с толиким удовольствием видеть может, как я? Но коль велика радость моя, сие легче чувствовать можно, нежели описать. Одним словом, от малого до великого, могут быть уверены в моей к ним милости, благоволении и благодарении, что прошу им сказать.

Благодарю я вас и за то, что вы то самым делом исполняете, что про римлян говорят, и не спрашиваете, многочислен ли неприятель, но где он? Я уверена, что вы не оставите мне тех назвать, кои себя отличили, дабы я могла им воздать справедливость. Графа Воронцова и господина Елчанинова я по вашему представлению пожаловала полковниками. Впрочем, остаюсь как и всегда к вам доброжелательна», – писала императрица.

А затем Екатерина пошла еще дальше. Заново убедившись в полководческом искусстве Румянцева, она в августе 1770 года предоставила ему право «для блага дел наших с вами» в случае необходимости действовать ее именем. «Как я вижу, – подчеркивала императрица, – что вы и делаете, более на успех дел моих, нежели на какие ни на есть страсти людские, и будьте уверены, что я всегда в сем, как и во всех прочих ваших ревностных предприятиях, всячески вас подкреплять буду».

Итак, за небольшой срок Высокая Порта потерпела три страшных поражения: при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле! Подобного история еще не знала. Константинополь пребывал в полной растерянности.

Командующий Первой армией мог с удовлетворением ответить на письмо Екатерины следующими словами: «Да позволено мне будет, всемилостивейшая государыня, настоящее дело уподобить делам древних римлян, коим Ваше Величество велели мне подражать: не так ли армия Вашего Императорского Величества теперь поступает, когда не спрашивает, как велик неприятель, а ищет только, где он!»

К концу июня 1770 года Румянцев уже овладел Молдавией и Валахией.