Он может проверить, как продвигается дело, а потом зайти в таверну и выпить кружечку портера. Или даже чуть больше. Уж что-что, а этот аспект лондонской жизни ему оскомины не набьет никогда.
Его шаги на лестнице вызвали оклик из гостиной.
— Кто там?
Он толкнул дверь. Его родители, и отец и мать, повернулись. Сэр Джеймс утопал в большом кресле с газетой, брошенной на колени; на столе рядом с ним лежала трубка и стояла чашка горячего шоколада. Леди Джейн сидела за пяльцами, продевая нитку сквозь ткань.
— Джек! — воскликнули они в один голос, потом мать вернулась к своему рукоделию. — А мы и не знали, что ты дома. Где ты был?
— У себя в комнате, мадам.
— Ты никогда не стремился к уединению, — пробурчал сэр Джеймс. — Что ты там делал?
— Ничего, сэр. Размышлял.
— Размышлял?
Сэр Джеймс глянул на него с подозрением. Леди Джейн жестом указала на кресло.
— Сядь, Джек. Я попрошу Нэнси принести еще шоколада.
Джек заколебался.
— Я собирался сходить к Биббсам, ма. За своим палашом.
— Биббсы, ого? Ты себя балуешь. — Глаза отца заблестели. — Тогда и я с тобой прогуляюсь. Мне самому не помешает новая сабля.
Он наполовину поднялся из кресла, когда снова заговорила леди Джейн:
— Нет, Джек. Ты получил отпуск домой из полка только вчера, и мы практически не успели поговорить о твоих приключениях. Неужели ты не можешь уделить минутку родителям?
Джек нехотя шагнул к столу. В конце концов, из двух зол выбирают меньшее. Им с отцом еще не выпало случая побыть друг с другом наедине, и потому они не имели возможности обсудить события, связанные с мисс Фицпатрик. От Бургойна Джек знал, что сэр Джеймс считал себя одураченным в своих попытках подобрать сыну невесту из влиятельной и богатой семьи. Однако винил он в том отнюдь не себя, и разговор с ним с глазу на глаз сулил мало хорошего.
Джек сел. Прозвенел колокольчик, появившуюся Нэнси отправили за еще одной чашкой горячего и густого напитка. К счастью, сэр Джемс снова уткнулся в газету, а через миг уже яростно на все корки бранил кучку гнусных политиканов за ряд неправомерных уступок, сделанных ими в переговорах с трусливыми лягушатниками и вероломными даго. На излияние праведного негодования ушло какое-то время. Джек даже успел наполовину опустошить свою чашку, прежде чем разговор вернулся к нему.
— Итак, сын, — мать воткнула иголку в вышивку и сложила руки крест-накрест, поместив их между коленей, — поскольку за… сколько там?., за четыре года отсутствия ты написал нам всего два письма, а то, что рассказывал при встрече в Бате отцу (она снисходительно улыбнулась мужу), почему-то выветрилось из его памяти, возможно, тебе будет угодно сейчас поведать нам хоть что-нибудь?
Поведать? Но о чем он мог рассказать своей матери? О рабстве у абенаков? О своей глупой и несчастной любви? О том, как ему довелось убить друга? Нужны ли родителям такого рода рассказы? Потом неожиданно ему вспомнилось кое-что подходящее.
— Знаешь, мама, в Канаде мне случилось убить медведя.
— Медведя, вот оно как? — Сэр Джеймс отложил газету и подался вперед. — Бурого или черного?
— Черного.
— Из дробовика или из мушкета?
— С помощью огня и веревки.
— Что-что!
Тема была выбрана удачно: ужас, пережитый Джеком тогда, ушел в прошлое, а вот четыре следа острых как бритва огромных когтей на его икре остались. Повествование, сопровождаемое демонстрацией шрамов, имело успех — родители даже кликнули Нэнси, и Джеку пришлось повторить изложенное для нее. Под конец все, включая его самого, от души хохотали: никто не понял, как душераздирающая история превратилась в комедию, но это случилось ко всеобщему удовольствию. |