— Ты утверждаешь, ее опекунша одобряет этот союз?

— Да, — живо ответил Джек. — На самом деле все стороны одобряют.

— Что ж, я не такой близкий родственник миссис О’Фаррелл, чтобы вмешиваться в это дело. Но все же достаточно близкий, чтобы требовать соблюдения фамильной чести. — Он внимательно посмотрел на Джека. — Которой, надеюсь, не угрожает ничто?

— Даю слово, сэр, — горячо закивал Джек. — Я вовсе не такой шалопай, как ты полагаешь. Мы любим друг друга, и она согласилась стать моей женой.

Рыжий Хью улыбнулся, но потом нахмурился.

— Женой Беверли?

— А тут, дружище, ты попал в точку. Именно Беверли, а не Абсолюта. В этом-то и заключается моя проблема.

Джек встал и принялся расхаживать по комнате.

— Тот маскарад, за какой она меня полюбила, теперь стоит между нами. Под видом Берверли я не могу жениться на ней. Мне необходимо снова стать самим собой. Однако в этом случае не восстанет ли ее проклятая романтическая натура против брака, который все одобряют? Не сочтет ли она ту хитрость, к которой я прибег, чтобы завоевать ее, основанием для того, чтобы взять свое слово назад? — Он вздохнул. — Признаться, сэр, я в растерянности.

Рыжий Хью встал, подошел к Джеку и положил руку на его плечо.

— Ты сам сказал, что пара недель скитаний по низкопробным гостиницам наверняка изменят ее отношение к романтическим бредням. И уж конечно, проведя это время с ней наедине, ты сумеешь добиться того, чтобы она полюбила тебя, именно такого, каков ты есть, а не выдуманного бедолагу-корнета. Душа моя, у тебя нет оснований сомневаться в своей способности очаровывать девичьи сердца. Я ведь говорил тебе, верно, что ты очень напоминаешь мне меня в молодости? И что во всем графстве Клэр не было ни одной леди, которая не восхищалась бы мной? Моим обликом, моим умом, моей статью. Ни одной, это я говорю тебе точно!

— Значит, ты полагаешь…

— Устрой для нее побег, которого она так желает. А потом женись на ней под настоящим именем.

Джек вспыхнул от волнения.

— Бог свидетель, так я и сделаю. Прямо тут же займусь приготовлениями. До полуночи, правда, еще уйма времени, но оно пробежит очень быстро.

Джек засуетился, явно намереваясь немедленно приступить к сборам, однако жест ирландца унял его прыть.

— Слушай, есть только один пункт, по которому я с тобой не согласен. Юность и зрелость по-разному смотрят на вещи, но, поверь, сейчас зрелость права. Не пытайся устраивать побег в полночь.

— Но я думал…

— Не надо. Ты слышишь, начался дождь?

Они оба прислушались.

— Такая морось если зарядит, то идет день и ночь напролет. К полуночи все дороги размоет, копыта лошадок будут скользить, вязнуть, проваливаться в рытвины. Ставлю шесть против твоих трех, что вы тут же заблудитесь, приметесь петлять по округе и к рассвету, вымокшие до нитки и обессиленные, обнаружите, что не отдалились от Бата даже и на пять миль. — Он поднял руку, предупреждая возражения Джека. — Я признаю, что в плане романтики полночь для бегства — самое подходящее время. И знаю: ты хочешь, чтобы Летиция устала от путешествия, причем чем скорее, тем лучше. Но не к пяти же утра. Поверь, это только повредит твоим целям.

Джек был разочарован. Надо сказать, он и сам видел нечто возвышенное в ночной скачке двух беглецов к совместной светлой и радостной жизни. Однако в словах друга несомненно наличествовал здравый смысл.