И вот, навстречу пробирающемуся по зарослям бамбука врагу, окровавленные, идущие на смерть самураи еще раз взметнули свое знамя. Но и те, кто пришел за их головами, были отчаянными смельчаками. Они шли плечом к плечу, не дрогнув, с копьями наперевес, и показывали людям Сёскэ, что пришли убить их. А сам Сёскэ, повернувшись лицом к врагу, громко возопил, чтобы нагнать страху:

— Эй вы, мужланы, жалкие, низкородные людишки! Неужто вы осмелитесь думать о том, чтобы пронзить копьями тело князя Сибаты Кацуиэ?

Сёскэ выглядел демоном, никто не осмеливался противостоять ему. Нескольких самых отчаянных сразили копьями, их мертвые тела рухнули к его ногам.

Потрясенные бесстрашием Сёскэ и решимостью его соратников до смерти не выпустить из рук боевое знамя, даже самые отважные из воинов Хидэёси расступились и открыли героям спасительную тропу к подножию горы.

— Вот я! С горы спускается сам Кацуиэ! Если Хидэёси где-нибудь поблизости, пусть посмеет встретиться со мною — на коне, один на один! Выходи, Обезьяна! Хватит прятаться! — кричал Сёскэ, спускаясь по крутой тропе.

Только что он нанес смертельную рану какому-то самураю в тяжелых доспехах. Его старшего брата Модзаэмона убили; младший — Сёбэй — сражался на длинных мечах с вражеским воином — и они одновременно зарубили друг друга насмерть. Тело Сёбэя рухнуло к подножию огромного валуна.

Рядом с ним оказалось и знамя. Прежде золотое, оно было сплошь залито кровью.

И вот бесчисленное множество врагов подступило к Сёскэ с двух сторон по тропе — сверху и снизу. Каждый из них, потрясая копьем, стремился захватить знамя и отрубить голову тому, кого они принимали за князя Кацуиэ.

Каждый не столько сражался, сколько в неукротимом рвении мешал другим. В этой суматошной схватке, один против всех, смертью героя пал Мэндзю Сёскэ.

Красивый двадцатипятилетний самурай, он не был в чести у таких людей, как Кацуиэ и Гэмба, был сдержан, задумчив, изящен, любил науки. Но сейчас его чистое и прекрасное лицо оставалось скрытым под забралом.

— Я убил Сибату Кацуиэ! — торжествующе закричал один из вражеских воинов.

— Вражеское знамя захвачено нашими руками! — возликовал другой.

Похвальба победителей неслась со всех сторон, шум стоял такой, что, казалось, содрогается сама гора.

Но люди Хидэёси еще не подозревали, что отрубленная ими голова принадлежит вовсе не Сибате Кацуиэ, а всего лишь Мэндзю Сёскэ, командиру оруженосцев.

— Мы убили Кацуиэ!

— Я держал в руках голову властителя Китаносё!

Хвастливые крики сотрясали воздух:

— Знамя! Вражеское знамя! И голова! Голова самого Кацуиэ!

Верный друг

Кацуиэ чудом удалось избежать смерти, но все его войско оказалось уничтожено. До нынешнего утра золотое знамя клана Сибата развевалось в окрестностях Янагасэ; теперь там в гордом одиночестве реяло знамя Хидэёси. Оно ослепительно сверкало под яркими солнечными лучами, наводя трепет на всех, кому довелось его видеть, и словно утверждало необратимость происшедшего. А то, что произошло, нельзя было не назвать триумфом мудрости и силы.

Многочисленные знамена и стяги войска Хидэёси, реющие вдоль всех дорог и высящиеся в чистом поле, свидетельствовали о величии одержанной им победы. Их было такое множество, и они так тесно соседствовали, что издали казались сплошной золотой лентой.

Войско принялось за трапезу. Боевые действия начались на рассвете и затянулись на восемь с лишним часов. Едва лишь воины утолили голод, войско получило приказ немедленно выступить в поход.