– Теперь ваша очередь, – напомнил Росс, скрываясь за ширмой.

«Что ж, благородный лорд Джевидж, вы сами этого хотели», – злорадно оскалилась Фэймрил и поведала своему нечаянному спутнику о его жизненном пути. Все, что знала сама, а также услышанное из уст отца, Уэна и всех своих знакомых, которые, само собой, никакой приязни к лорд-канцлеру не питали, включая сплетни и домыслы. Росс ее не перебивал, внимая непростой повести своей жизни с прилежанием школяра-отличника. Несколько раз он высовывался из-за ширмы и встречался недоуменным взглядом с рассказчицей, не отнимая притом лезвия опасной бритвы от намыленного подбородка.

А было чему удивляться, а еще больше – возмущаться и негодовать. Про самоубийственные выходки в бытность кадетом и грандиозные попойки с шлюхами с последующим разгромом борделя или трактира ходили целые легенды. Скандальный брак с распутной, как портовая шлюха, девицей, зато происходящей из древнего княжеского рода, тоже стал притчей во языцех. Поговаривали, будто Джевидж выиграл ее в карты у пьяницы-отца. И пока жена благополучно спивалась в веселой компании любовников, Росс воевал и договаривался о мире, убивал и миловал, разделял и властвовал, там, где другие лишь в бессилии руками разводили. Ему было плевать на все, что не способствовало возвышению. В ход шел политический шантаж, провокации и альковная дипломатия. Будущий лорд-канцлер переспал с женами всех советников и министров, возможно кроме совсем уж старух. Еще сильнее преуспел он в подковерных войнах с Ковеном, последовательно прижимая чародеев к ногтю во всех сферах.

– Однако… – только и мог сказать лорд Джевидж, когда Фэйм закончила повествование.

– И это при условии, что я не знаю и половины фактов, – с нескрываемым удовольствием сообщила она. – Я редко появлялась в высшем обществе, а если и выходила в свет, то лишь вместе с мужем, а он был магом…

– А я, получается, магов не слишком жаловал?

Фэйм хорошенько призадумалась прежде, чем ответить. «Не жаловал» – это мягко сказано. Лорд Джевидж питал к чародеям и волшебникам самую настоящую неприязнь, подозрительно граничащую со жгучей ненавистью. Во время второй дамодарской войны по его приказу и при непосредственном участии были расстреляны пятеро боевых магов. Якобы за дезертирство, но, как утверждали Уэн и его друзья, то была месть за активное сопротивление преступным приказам генерала Джевиджа. Скандал удалось замять, но угроза трибунала не уняла его настойчивого желания загнать волшебников всех мастей в жесточайшие рамки ограничений. А в последнее время все шло к тому, чтобы возродить скорбно известный Конклав Рестрикторов и с его помощью контролировать каждый чих в недрах чародейского сообщества.

– Пожалуй, в своей нелюбви к мажеству вы составите конкуренцию легендарному Элринану-Ведьмобою, – дипломатично заметила Фэйм, другого, менее яркого сравнения она подобрать не смогла.

Росс изумленно поднял бровь. Знаменитый князь жил в те времена, когда про конституцию и парламент еще никто не знал и слов-то таких не было, а потому искоренял чародейство огнем и мечом столько, сколько ему заблагорассудилось и без оглядки на общество.

– Вот даже как? Полагаю, у меня тоже имелись веские основания для гонений. – Джевидж откровенно называл вещи своими именами. – И, согласитесь, теперь у меня еще больше поводов желать чаровникам зла.

Воистину так, ибо у князя Элринана оправдательная причина для ненависти была. Его единственного сына колдуны превратили в упыря-кровососа, которого несчастному отцу пришлось не только собственноручно убить, но потом расчленить тело и сжечь. Надо ли строго судить Ведьмобоя за то, что от четырех Великих Башен он оставил одни головешки, а черепами волшебников выложил дорогу от Каанефа до Нэну? Не помри доблестный воитель от черной оспы – не осталось бы в Эльлоре ни единого паршивого колдунишки.