Мегги-Анна лежала, обложенная подушками; тут же на кровати лежала ее Библия.

— Сиделка мне читала, — сказала она Майлсу, — она очень милая и добрая, но никто из них не умеет приготовить крепкий чай.

— Может быть, ты сейчас выпьешь чаю? — спросил Майлс.

— Я не говорю, что я бы не выпила, мой дорогой!

Майлс ловко взялся за приготовление чая; по указанию Мегги-Анны он дал ему настояться, положил много сахару и подал ей душистый, почти черный чай.

— Вот теперь вкусно, — похвалила Мегги-Анна. — Тедди тоже любил выпить чашку чаю как можно крепче! И когда он приходил поздно домой, он, бывало, заходил ко мне в комнату, чтобы выпить чаю, который я для него готовила, и говорил: «Немного того, что вам нравится, доставляет вам большое удовольствие».

— Я встретил сегодня Сирила Маунтли, — сказал ей Майлс, думая этим отвлечь ее мысли.

— А сказал ли ты ему, что я рассказала тебе о его доброте? — сказала Мегги-Анна.

— Мы об этом не говорили.

Майлс сидел у ее кровати, держа ее руку в своей. Больная задремала. Он с нежностью смотрел на нее; ее лицо под оборками старомодного чепца, который завязывался на подбородке, казалось совсем исхудавшим, почти прозрачным; ее измученный вид надрывал его сердце.

«Я должен был бы приехать раньше», — тоскливо сказал он себе.

Он был далеко от своего дома, в глубине страны, когда он впервые случайно узнал о смерти Тедди. Потом у него самого была тяжелая лихорадка, а когда он добрался до Кении, заболел Вильсон и едва не умер. Его корреспонденция посылалась ему вслед, но где-то застряла в пути, и он не получил ни писем, которые объясняли все, ни телеграмму отца из Индии, ни писем из дому в течение долгих семи месяцев. Как только он получил свою запоздавшую корреспонденцию, он отправился с первым же пароходом в Европу.

Завтра он должен увидеть Вильмота и эту самую Ланчестер… Нет, сначала Ланчестер.

Это было омерзительное, противное дело, но оно должно было быть сделано…

Мегги-Анна слегка застонала; он наклонился над ней и приподнял ее выше на подушки. И когда он сделал это, какая-то ленточка выглянула из-под подушки, и что-то блестящее сверкнуло и скользнуло ему прямо в руки.

Это была военная медаль Тедди.

ГЛАВА VIII

Ревность всегда рождается с любовью,

Но не всегда умирает вместе с нею.

Леонора вертела в руках визитную карточку Майлса. Это имя вызывало в ней какое-то странное, неприятное содрогание; ей казалось, что все, связанное с той историей, кончено, и она прилагала все усилия, чтобы вычеркнуть ее из своей памяти, — усилие, которое в значительной степени поддерживалось ее необычайно оживленным флиртом с атташе австрийского посольства.

Все же она полагала, что должна принять его.

— Просите капитана Мастерса, — сказала она молодому лакею и подошла к зеркалу, чтобы посмотреть на себя.

С легким вздохом удовольствия она улыбнулась своему отражению; тень улыбки еще оставалась в ее глазах, когда она повернулась приветствовать Майлса.

Он подождал, пока дверь закроется, и сказал:

— Миссис Ланчестер?

У него была неприятная наружность; в нем не было и следа очарования Тедди — совершенно другой человек!

Леонора встала, машинально пробормотав в ответ какую-то трафаретную фразу учтивости. Майлс резко сказал:

— Садитесь, пожалуйста.

Она бросила на него острый взгляд своих больших, прекрасных глаз и решила, что он очень невоспитан.

— Я пришел, — продолжал уверенно Майлс, — чтобы сказать вам правду, и вынудить вас, заставить вас говорить мне правду.