Джервэз очень любил его, когда видел его или вспоминал его. До последней войны он в глубине души всегда представлял себе Кита своим наследником и был доволен этим.

У него была тогда несчастная любовь к Камилле; кроме того, до войны он часто жил в своем имении; занятый делами по его управлению, удовольствиями и своими светскими обязанностями, он всегда думал о своем будущем браке как о приятной необходимости, с которой можно было не спешить. Очаровательные девушки и дамы были у него, скорее, правилом, чем исключением; жизнь текла слишком спокойно…

Затем, после войны, когда в нем самом еще не затихла борьба различных мыслей, поднятых в нем войною; когда старые боги и взгляды были разбиты вдребезги; когда ему приходилось постоянно встречаться с действительностью, уродливой, напряженной, иногда прекрасной, а иногда такой мелкой и ничтожной, и после того, как, наконец, был объявлен мир, бывший для большинства ярким светочем надежды и все же не давший людям успокоения, — после всего этого он встретился с Филиппой, и его нервное напряжение перешло в бурную страсть.

Он сказал Разерскилну с тонкой усмешкой:

— Я думаю, ты несколько удивлен, Джим?

Глаза Разерскилна не умели скрывать даже мимолетных впечатлений. Джервэз заметил легкое сомнение и жалость, промелькнувшие в них, прежде чем он ответил:

— О, напротив! Ты, мне кажется, счастлив, а следовательно, все в порядке.

— Видишь ли, вопрос, конечно, в разнице наших лет, — вновь возвратился Джервэз к мысли, которую никак не мог забыть.

— Пустяки! В наши дни почти нет разницы между девушкой в двадцать и женщиной в сорок лет, — заметил Разерскилн, закуривая сигару. — Они одинаково выглядят, одинаково разговаривают, одинаково танцуют. Я не знаю, кто больше плещется: утята или их матери! А твоя Филиппа и ты сам — только струйка в общем водовороте.

Он был немного огорчен за Джервэза; он так же твердо был уверен, что этот брак окажется неудачен, как и в том, что туман над бухтой Голуей предвещает на следующий день шторм; но у него было правило: чем меньше говорят, тем лучше все образуется. Очень хороший девиз, особенно для того, чтобы оставаться от чего-нибудь в стороне. Как-никак, это была «ноша» Джервэза, а не его, так что ж тут еще можно было сказать?

От Кардона он старался держаться в стороне, как от блефующего, его чрезмерная жизнерадостность казалась ему особенно подозрительной. Она говорила о желании приобрести чье-либо расположение, а этого Разерскилн терпеть не мог. Миссис Кардон принадлежала к числу пухленьких, сентиментальных, жеманных женщин, которые никогда ему не нравились; он любил женщин, скачущих сломя голову, женщин с тонкими губами, худощавых, с блестящими приглаженными волосами и омытой дождем кожей… И Разерскилн полагал, что духи хороши только в известном смысле, или, вернее, в известном месте и в известное время — в гостиной после обеда.

Что касается Филиппы, то она была в действительности так же красива, как и по описаниям, даже еще лучше. Кроме того, она хорошо ездила верхом, а это уже много значило. У нее были красивые руки, и, говоря по совести, она ему нравилась. Правда, он не перешел бы площадь Пикадилли, не обращая внимания на движение, только для того, чтобы поговорить с нею; но если бы они шли по одной стороне улицы, он с удовольствием остановился бы поболтать с нею.

Что же касается Фелисити, жены этого жирнолицего дурака, то она вообще ничего не значила в его глазах.

Ожидая вместе с Джервэзом в церкви, он с облегчением думал, что сможет в тот же вечер выехать к себе домой; церковь была напоена ароматом лилий, мимоз, Jasmin de gorse, Ambre antique и другими духами.

Кит, воспитывавшийся в колледже, в Итоне, ерзал на передней скамье, затем соскользнул с нее и стал обходить боковые притворы церкви.