В Фонтелон собралась компания из соседних имений играть в хоккей на льду, но в последний момент одна из играющих выбыла.

— Я сыграю за нее, — заявила Филиппа.

Фелисити посмотрела на нее, хотела что-то возразить, но потом воздержалась. Не может же женщина отказаться от всех развлечений лишь потому, что ждет ребенка! Если бы все так поступали, было бы очень скучно жить!..

А затем, отбивать удары совсем не так уж трудно, да и не надо много бегать…

До конца своей жизни Филиппа помнила этот день! Игра велась почти все время у гола другой команды, а она как-то особенно воспринимала очарование окружающей природы. Снег все еще висел на соснах, окружавших озеро с восточной стороны; на западе высоко над террасами поднимался дом, сурово прекрасный, рельефно вырисовывавшийся темной массой на фоне яблочно-розового зимнего заката, и а то время, как бледное солнце все еще посылало свои лучи, на другой стороне неба засеребрился серп молодого месяца…

Филиппа почувствовала великую любовь к этому месту, которое было ее домом. Почему-то никогда раньше она не думала о Фонтелоне как о чем-то ей принадлежащем, а сейчас как будто образовалось новое кольцо, сковывавшее их вместе…

Кто-то крикнул, «враги» шли на нее, она видела мяч, неловко повернулась к нему, зацепила своей клюшкой за чью-то чужую, закружилась… а когда клюшки расцепились, потеряла равновесие.

Она старалась удержаться, но не могла; ее конек задел за конек другого игрока, тот повернулся и всей тяжестью упал на нее.

Фелисити в отчаянии склонилась над нею: Сэмми и один из игроков подняли ее и внесли в дом, Фелисити поднесла руку ко рту и крепко закусила меховую перчатку.

— Это его убьет! — бормотала она, глотая заливавшие глаза слезы. — О бедный бэби… бедная маленькая Филь… о, проклятье… проклятье…

Позже она украдкой проскользнула в комнату Филиппы. Филиппа лежала в постели, а доктор и сиделка склонились над нею; она уже пришла в сознание. Филиппа улыбнулась Фелисити и прерывающимся голосом сказала:

— Вот не повезло!..

Сиделка высказалась очень определенно: все обстояло так скверно, как только можно было себе представить. Леди Вильмот пролежит в кровати еще много недель. И зачем это ей нужно было участвовать в такой опасной игре?..

Фелисити вышла, ненавидя всех сиделок в мире за их самодовольную деловитость, за их ужасающую правоту во всем.

Все гостившие в доме были угнетены; каждый смутно чувствовал себя виновным, бесконечно огорченным. Все понимали, что было бы тактичнее всего исчезнуть прежде, чем вернется домой Джервэз, уехавший на этот день в город.

Сэмми сказал Фелисити:

— Мы должны остаться. Нечего и думать об отъезде. Бедняга Джервэз!

— По-моему, бедняжка Филь! — ответила Фелисити, подавляя гнев. — Но мужчинам всегда кажется, что все симпатии должны быть на их стороне в подобном случае — в каждом случае, если на то пошло. Очень жаль, что в природе не происходит так, как один поэт однажды предложил: муж и жена должны рожать по очереди, и чтобы муж первый рожал. Тогда у обоих были бы одинаковые права…

Дом быстро пустел. Джервэз встретил Дениса Кроули как раз у главных ворот. Машины остановились.

— Алло! — весело крикнул Джервэз. Он был доволен, что возвращается, и жаждал увидеть Филиппу; вокруг все было чудесно, он снова был дома.

— Алло! — смущенно ответил молодой Кроули.

— Что-нибудь случилось с вашим автомобилем? — любезно спросил Джервэз. — Диксон, мой главный шофер, прекрасный механик… — Неприятность с автомобилем могла быть единственной причиной, что гость уезжает куда-то один, за полчаса до обеда…

— Нет… не то, благодарю вас… но не в этом дело, — мямлил Кроули.