В палате давно погас свет. Рыжий громко сопел, постанывал, скрежетал во сне зубами. Через не зашторенное окно на меня с улицы поглядывала луна, похожая на подтаявшую с одной стороны льдинку.

Но я не спал. Не ворочался с боку на бок: сил на подобное пока не было. Молча смотрел по сторонам (разглядывал стены, потолок, клочок неба за окном).

Размышлял о дневных происшествиях. Думал о моём «приступе», о едва не задохнувшемся конопатом мальчишке. Сравнивал обе эти сцены.

Пришёл к выводу, что случившееся сегодня «в реальности» с рыжим парнем мало чем отличалось того, что я увидел во время «приступа». Отличия начались лишь после того, как я позвал на помощь.

«То, что ты видишь — это происходит не по-настоящему, — вспомнил я слова Надежды Сергеевны. — Но ты же знаешь, как бороться с этими кошмарами. Не думай о них. Старайся скорее позабыть, что видел».

— Забудешь тут, — пробормотал я.

И всё же заставил себя закрыть глаза.

Глава 3

Утром я самостоятельно согнул ноги в коленях (вспотел при этом, словно пробежал марафон). Потом: на пару секунд приподнял над кроватью руки (правую продержал навесу чуть дольше — левая рука «сдалась» первой). А ещё с десяток раз рыкнул на соседа по палате. Потому что рыжий мальчишка не только шутливо комментировал мои действия (от его вчерашнего испуга не осталось и следа) — парень вновь обрёл былую наглость и беспардонность: снова уволок книгу, порылся в вещах, что вчера сложила в моей тумбочке Надя Иванова.

А затем, в отместку за моё ворчание, конопатый гадёныш рассказал усатому врачу о моих упражнениях (хотя я просил его ничего не говорить медикам: предвидел, что мне посоветуют «не бежать впереди паровоза»). Доктор на дневном обходе пожурил меня за излишнее рвение (я мысленно пообещал отвесить рыжему мальчишке «хорошего тумака»). Но похвалил за успехи. Он напророчил мне выздоровление «ещё этим летом». Помог моему телу занять сидячее положение (медсестра затолкала мне под спину подушку).

Мир вокруг меня преобразился (стал походить на тот, из видения, где я очутился в шкуре рыжего паренька). Палата с нового ракурса выглядела непривычно. Потолок стал ближе к моей голове (я лучше рассмотрел на нём линии трещин). Подоконник уже не нависал надо мной. Доктор и медсестра будто вдруг стали пониже ростом. А уж как преобразился вид из окна! Я увидел теперь не только небо и зелёные ветви — сумел рассмотреть деревянные стенды в больничном дворе. Прочёл на них: «С Днём Победы!» и «Слава КПСС!».

* * *

Вечером я принял сидячее положение уже самостоятельно. Пусть и пришлось ради этого попотеть. Не поспешил откинуться на подушку — немного потренировал мышцы спины. Руки с каждым часом слушались моих приказов всё лучше (хотя мышцы на них слегка побаливали). Я расправил плечи, горделиво приосанился. Отметил, что недалёк тот день, когда смогу без посторонней помощи не только слезть с кровати и посетить больничный туалет. Но и прогуляюсь в больничную столовую, куда трижды на дню уходил мой сосед по палате.

Я посмотрел в окно, где увидел стенды с уже знакомыми мне надписями. «С Днём Победы!» намекала на то, что совсем недавно страна любовалась очередным парадом на Красной площади в Москве. А вот «Слава КПСС!» почему-то напомнила мне о детстве — тогда подобные «славы» маячили по всему Великозаводску. Отметил, что восславлявший коммунистическую партию баннер слегка выгорел на солнце. Но вовсе не выглядел древним: он точно не провисел на стенде десятки лет — какой-то шутник повесил его там в прошлом или позапрошлом месяце.

Подумал, что ещё пять-семь лет назад городские власти не потерпели бы около больницы подобные советские лозунги.