Лариса насмешливо посмотрела на отца. Иногда — после бокала-другого вина или после пары стопок водки — у него случались приступы словоохотливости, которые брат Ларисы Геннадий грубо именовал «словесным поносом». И когда они случались, остановить его не могло ничто. В такие моменты отец начинал выражаться напыщенно и торжественно.

— Вы понимаете, — продолжал Павел Петрович, — что эти ребята — главный потенциал России. Что на них, как на плечах Антея, держится все наше…

— На плечах Атласа, — поправила отца Лариса. —

Это он держал на своих плечах небесный свод. А Антей набирался сил, припадая к земле.

— Вот именно, — не растерявшись, кивнул отец. — Наши ребята, как Антеи, набираются сил в этом пансионате, припадая к родной российской земле и дыша родным российским воздухом. Воздухом святости и патриотизма! Так давайте же выпьем за всех честных людей, которые еще остались на нашей земле! За вас, Михаил Сергеевич!

Они чокнулись и пригубили немного из своих бокалов. Кизиков тут же схватил бутылку и с возгласом «надо обновить!» снова долил их доверху. Храбровицкий воззрился на него с нескрываемым удивлением. Лариса покраснела от стыда.

— У меня созрел еще один тост! — объявил Кизиков.

«Ну все, он готов, — с раздражением подумала про отца Лариса. — И зачем только мы пили это дурацкое вино? Надо было обойтись чаем или кофе. Хотя кофе отцу тоже нельзя. В следующий раз куплю ему пакет сока — и пусть пьет хоть до помутнения».

Храбровицкому и Ларисе пришлось снова поднять бокалы. Павел Петрович удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Раньше, в благословенные советские времена, в нашей стране не было богатых людей. А до революции их было много. Но русские миллионеры тем и отличались от западных, что они не только набивали собственные карманы, но и тратили огромные суммы на благотворительность. Это их стараниями Россия стала великой страной! Если вспомнить имена Морозова, Мамонтова…

Храбровицкий поставил бокал на стол и достал из кармана сигареты. Взгляд Павла Петровича упал на грязную пепельницу. Глаза его гневно сверкнули. —

Извините, я сейчас, — быстро «свернулся» он, поставил бокал, встал и направился к барной стойке.

— Ваш отец — прирожденный оратор, — весело сказал Храбровицкий, закуривая.

— Не то слово, — печально улыбнулась Лариса. — Этот его тост продлится час, не меньше. А следующий растянется на два часа.

— Пусть выговорится.

Лариса вздохнула:

— Вам-то хорошо, вы сейчас уедете. А мне с ним весь вечер сидеть. Он договорится до того, что у меня заболит голова.

— Неужели все так серьезно?

— Серьезней, чем вы думаете. Иногда мне кажется, что эта его пьяная болтливость — результат давнего ранения. — Правда, мама говорила, что он и до ранения был таким.

Храбровицкий шевельнул бровями.

— Он ведь Герой России, да?

Лариса кивнула:

— Да. На банкете по случаю вручения он чуть не заговорил до смерти самого президента.

— И что же делать?

— Если его оставить одного минут на десять, он быстро «сдуется». В такие моменты болтливость переходит у него в мечтательность. А это уже безопасно.

— Вы уверены?

— Да. На все сто.

Павел Петрович вернулся с чистой пепельницей.