Ему объявят выговор. Но выговор следует объявить и вашим людям. И построже. Парня следовало предостеречь. А что касается амурных дел, то чем мы, живущие в СССР, отличаемся от остального мира? Сильные молодые люди любили девушек испокон веков…
Карпов открыл свой «дипломат» и достал большую фотографию, одну из стопки, лежащей внутри дипломата. Он положил ее на стол. Профессор глянул на нее и, казалось, потерял дар речи. Краска отлила от его щек, его старое лицо в свете лампы стало совсем серым. Он покачал головой.
– Мне очень жаль, – мягко сказал Карпов, – слежка была установлена не за вашим сыном, а за американцем. Никто не думал, что это так.
– Я не верю, – прохрипел профессор.
– У меня тоже есть сыновья, – прошептал Карпов, – поверьте, я понимаю, или, скорее, пытаюсь понять, каково вам сейчас.
Академик жадно глотнул воздух, поднялся, пробормотал «извините меня» и вышел из комнаты. Карпов вздохнул и положил фотографию обратно. Из коридора снова донесся джаз, потом хлопнула дверь и музыка оборвалась. Он услышал голоса отца и сына. Яростная перебранка закончилась пощечиной. Через несколько секунд Крылов вернулся. Он сел с потухшими глазами, опущенными плечами.
– Что вы намерены делать? – еле слышно сказал он.
– Мои обязанности очень просты, – вздохнул Карпов. – Вы сами только что объяснили мне задачи партии. Я передам рапорт и фотографии в ЦК. Вы знаете правила, знаете закон о гомосексуалистах. Это пять лет строгого режима. Я боюсь, попав в лагерь, про него пойдет слух, и молодой человек, как это сказать, пойдет по рукам. Мальчику его круга выжить будет очень сложно.
– Но, – вставил профессор, намекая на иные возможности.
– Но можно все представить иначе. Ваш сын попал в ловушку, эту ловушку можно ведь и повернуть в обратную сторону: якобы Леонид – приманка для ЦРУ. Пока подержу дело в собственном сейфе. Ждать можно очень долго. У меня есть такое право ввиду оперативных обстоятельств.
– А цена?
– Вы знаете.
– Что вы хотите знать о плане «Аврора»?
– Все с самого начала.
* * *
Престон въехал в главные ворота Олдермастона, нашел свободное место на стоянке и поставил машину.
– Извини, Томми, тебе дальше нельзя. Подожди меня здесь. Я быстро.
В сумерках он прошел к дверям и представился дежурным на вахте. Они изучили его удостоверение и позвонили Уинн‑Эвансу, который подтвердил, что вызвал его. Престон поднялся в кабинет на третий этаж. Уинн‑Эванс жестом пригласил сесть у стола.
Ученый взглянул на гостя из‑под очков.
– Могу ли я поинтересоваться, где вы достали этот экспонат? – спросил он, указывая на диск из тяжелого, похожего на свинец, металла, лежащий теперь в запаянной стеклянной емкости.
– Его нашли в Глазго в четверг рано утром. А что остальные диски?
– Те – просто алюминий. Ничего необычного в них нет. Они служили просто как прокладки для этого диска. Он‑то меня и интересует.
– Вы знаете, что это за металл?
Доктор Уинн‑Эванс казалось был удивлен наивностью вопроса.
– Разумеется знаю. Моя работа знать. Чистый полоний.
Престон нахмурился. Он никогда не слышал о таком металле.
* * *
– Все началось в январе, когда Филби подал Генеральному секретарю два доклада. В них он сообщил, что левое крыло Британской Лейбористской партии за последнее время настолько окрепло, что вот‑вот возьмет под контроль всю партию. Это совпадает и с моими наблюдениями.
– И с моими тоже, – вставил Карпов. |