После этого затанцевали многие пары, а к Нинке стало не пробиться. Показалось, что молодые офицеры скоро прямо здесь начнут стреляться за право покружиться с Мелкой. Впрочем, красивых женщин, умеющих танцевать, хватало. Как говорится — главное было поднести фитиль. Через некоторое время, дыша, словно загнанная лошадь, примчалась Нинка:

— Прикрой меня скорее, пока снова не пригласили, — выдохнула она и получила из рук ближайшего белокурточника стакан лимонада. Федька бы тоже подал, но ему это оказалось не так удобно, потому что перестал бы заслонять подругу, потянувшись за напитком, и он замешкался. Сам же незнакомый парнишка так старательно делал вид, будто никогда не встречался со спутницей Нах-Наха, что стало ясно — абориген — совсем не умеет притворяться.

— Ощиплю! — вместо «спасибо» сказала ему Нинка так незаметно, что её перекошенный в сторону рот было видно с противоположного края зала.

Неподалеку средних лет офицер объяснял штатскому помоложе, чем не подходят предлагаемые ткани для современной амуниции. Чуть в стороне рассуждали о недостатках доступных сортов бездымного пороха, а в компании, к которой примкнул Степан Асмолов, прикидывали возможности имеющегося парка средств доставки для того, чтобы выводить на орбиту снаряды реактивных миномётов.

Взрослые гости отдавали должное угощению, отчего делались веселее и непринуждённей. Где-то заспорили, где-то заржали. Становилось скучно, тем более — танцы пошли по принципу «каждый сам за себя». Ребята потихоньку ушли с раута. Нинка натёрла ноги в туфельках, пусть и не на высоких, но всё равно непривычных каблуках. Ехать на Федькиных руках она отказалась наотрез, а пошла босиком.

Настроение у обоих оказалось неважным, и намерение Нах-Наха пройти губами по некоторым местам, улетучивалось с каждым шагом. Непонятно откуда, но он чётко понимал — что-то не так, но требовать объяснений бесполезно.

Глава 20

Её личный капитан

Мир Маруси, еще недавно такой сумбурный и беспокойный, полный одиночества и неясных тревог о будущем, и, тем не менее — такой простой и понятный, перевернулся. Не то чтобы это было как-то заметно внешне. Нет, всё вокруг осталось прежним, но сама она стала другой. Более едкой, что ли, саркастичной, а в худшие минуты — дерганой, обидчивой, незнакомой самой себе. Мысли о своем новом положении — девушки капитана Савельева — не просто смущали — пугали, не давая нормально спать и мешая сосредоточиться на учебе.

И Стебелек еще подливала масла в огонь. Лучшая подруга, называется! Фекла в тот день влетела в спальню, вернувшись с озера, и с порога спросила:

— И чего хотел этот старый пень?

— Ничего, что он мой… парень? — разозлилась Маруся.

— Парень? Эй, да он мужик, прошедший огонь и воду, и медные трубы. Он в три раза тебя старше! — Стебелек, плюхнувшись на соседнюю кровать, вытаращилась на неё, как на чудо. — В отцы ведь годится!

— Неправда! Ему всего тридцать пять.

— А я о чем говорю — двадцать лет разница! — и Фекла вдруг спросила совсем другим тоном, с жадным любопытством: — Ну и как — было чего?

— Обалдела! Нет, конечно!

— А чего покраснела? Колись, подруга!

— Не твое дело!

— Значит, этим самым не занимались?

— Нет! — Маруся сама уже чувствовала, как горит всё лицо, и даже шея и уши.