Вот вылетает кувырком твой сынуля и в это время на шлюпочной палубе совершенно случайно разбивает себе голову о стойку шлюпбалки автоматчик, готовый подстрелить Федьку.

Теперь, парень ни секунды ни в чём не сомневаясь, укладывает подряд четверых из пистолета, словно палкой по штакетнику: тр-р-р-р, — и всё. В этот момент, обрати внимание, ещё один автоматчик на шлюпочной палубе насаживается затылком на рычаг, а два других закалываются собственными штык ножами. Сосчитал? Прошло шестьдесят пять сотых секунды. Команда, обслуга и выскочившие из кубрика саскачеваны уже бьют чем попало деморализованных нападающих. В этой неразберихе никто не видит расчехляемый пулемёт на втором подошедшем катере. Тем более — не наблюдает гибель его расчёта.

— А отчего они погибли, Алексей Павлович?

— Съёмка не зафиксировала эти моменты. Вот, видно, как нападающие поворачивают ствол, а вот уже всё кончено. Позднее на мёртвых обнаружили гематомы, но без явных внутренних повреждений.

— Выходит, Федька связался с чем-то неведомым? — Капитан Матвеев выглядит озадаченным.

— Или невидимым. Не желаете досье на сына своего посмотреть? А то он у нас давненько по картотеке проходит среди личностей, от которых ожидать можно решительно всего. Этакий незашореный ребёнок растёт, понимаете ли.

— Ты скотина, Нах-Нах! Думаешь только о себе. А если бы тебя убили? Ты обо мне подумал?

— Нина! Он же тебя за косу схватил! Тебе было больно!

— Дурак! Они просили всего-навсего судовую кассу. Ну какой идиот станет из-за такой трухи, как деньги, рисковать жизнью?! Мы и не думали оказывать сопротивление — там было-то надо немного подождать, а потом они бы уехали. Этот ритуал уже сто лет известен — ты чо! Мы же проходили эту тему. В общем — всё. Послезавтра делаешь нам ребёнка… то есть, я тоже поучаствую, конечно. Но с твоей безголовостью я боюсь вообще остаться вдовой ещё до наступления замужества.

— А почему послезавтра?

— А потому что мне своё девичество ещё нужно как следует оплакать.

— Слышь, Цикута! Мы ведь так и не договорили разговор про уважение. Как я понял, мы, городские, и вы, местные — людей уважаем по-разному.

— Вот цеплючий ты, Федька. Мы же как раз и пытались тебе втолковать нечто подобное, а ты оказался вообще неспособен к восприятию этой категории.

— А вот не надо «ля-ля». Ты вместо объяснений меня вопросами терзал. Так что, кончай отнекиваться, обучай уважению.

Надо сказать — в кубрике сейчас не только саскачеваны, но и парни из стюардов, то есть — снайперы. И именно они наблюдают за разговором с особым интересом.

— Ну ладно, — после столь решительных слов пацана, почти в одиночку положившего целую банду, Цикута почувствовал себя ему несколько обязанным. — Вот, давай, для примера скажи — кого ты за что уважаешь?

Вот тут Федька и задумался.

— Мачеху уважаю — она научила меня никогда не забывать второй магазин. Это трижды спасло мне жизнь.

— Хм, — приободрил товарища Клим. — Но ведь не только её… то есть мачеху, ты уважаешь. Давай, вспоминай.

— Тётку ещё. Сама никогда не врала и мне не давала.