— Ну, я с фланговым дозором шёл, когда сопровождали беженцев из города, а как ручей перешли, нашу группу повернули к холмам, то есть, налево. А уж там её отряд нас и остановил и назначил меня в прикрытие, а остальных — копать. Её там Мелкой звали.

— То есть, ты за наших воевал, землянин?

— Да чего там воевал! — Федька небрежно махнул рукой. — Всего-то два раза и стрельнул. Одиночным и очередью. Очередью попал, — он непроизвольно потрогал штопку на груди куртки.

— То-то я смотрю, мешком на тебе клифт висит, вроде как с убитого, — несмотря на небрежность фразы, в словах Фитиля не слышится презрения. — Автомат тоже трофейный?

— Нет, мачеха дала поносить, пока не вырасту… только в этот момент до Федьки дошло, что, поскольку остальные дружно повернулись лицами к нему, значит заднее для них направление должен наблюдать именно он. А там, на дальнем конце прогалины, шевельнулись кусты. Движение это произошло высоко, и обширно — то есть, зверь сюда ломится немаленький.

Тревожно махнул рукой, указывая на опасность, и… Фагор как-то очень знакомо прижался к ногам:

— Кажется, слоносвин.

— Ни хрена тебе не кажется, землянин! Он самый и есть. Жёлуди на дубах поспели, — группа дружно ушла вправо в кусты, на ходу меняя заряды в стволах. Федька тоже сменил магазин, не забыв и патрон в стволе — вместо мягких тупоносых он приготовился к стрельбе бронебойными.

Увы, мирно разойтись не вышло — уж очень хороший нюх оказался у зверя. И настроение далёкое от дружелюбного. Да и не удивительно. Если Фёдор правильно помнил, ещё Ёжик ему говорил, что эта тварь — единственная на Прерии, которая нападает всегда.

Вывалившееся из зарослей чудовище пошло в атаку, набирая разгон, а деревьев, способных удержать напор подобной туши, близко не оказалось.

Как поступили бы правильные земные дети? Разумеется, разбежались в разные стороны в расчёте на то, что хотя бы части из них удастся спастись. Эти же аборигены готовились к стрельбе, устраивая стволы своих ружей в развилки деревьев и согласовывая, кто вслед за кем и куда станет целить. Федька поступил так же. У него самая большая дистанция уверенного поражения, ему и начинать.

— Ду-дук, ду-дук, ду-дук, — начал он примерно с сотни метров, теми самыми двойками, при которых вторую пулю уводит ещё не слишком далеко, и метя в правый глаз. Старался давить на спуск плавно, только завершив прицеливание. Не зря старался — скотина рухнула ещё до того, как по ней открыли огонь остальные. Вот и всё. Надо собрать гильзы. Они тут не мусор, а будущие патроны. Их предстоит перезарядить.

Когда вырезали из туши печень и разделили на всех ещё теплые куски, никто даже слова не молвил — кажется, парни только что на полном серьёзе приготовились достойно по-мужски принять смерть, и еще не до конца осознали избавление от нее. Первым пришёл в себя Фитиль — взглянув на вымазанное свежей кровью лицо виновника спонтанной трапезы, без явного удовольствия жующего самый большой — почётный — ломоть. Он, усмехнувшись, произнёс:

— Жила-была на свете матушка свинья, и было у неё четыре сына, четыре розовых весёлых поросёнка. Четвёртого звали Нах-Нах. Такого, как он, проказника, свет не видел — все звери в лесу страдали от его шуточек. Даже волки обходили этого шалуна стороной.

«Блин! — подумал Федька, — опять догнало меня местное погоняло. Или Нинка проговорилась, а парни ей не поверили? И только сейчас вспомнили».

Прогулку прекратили по техническим причинам — надо было тупо тащить в школу мясо.