— Ты же городской, Федя, — толковал долговязый Сашка, окликнувший его возле сарая. — Тебе нужно нас держаться, а не заигрывать с этими кривобокими сельчанами.

— Вас держаться — это как? — Нах-Наху стало не на шутку интересно, что это удумал недавно прибывший из Ново-Плесецка подросток.

— Ясно как! Навалять по шеям деревенщинам, что носы позадирали — пусть знают наших и имеют уважение.

«Не лечится. В отвал», — промелькнула в голове печальная мысль. Однако, ответил, подумав:

— Навалять — это дельно. Чур — мне первому, — снял с плеча и поставил к стене автомат. Рядом положил нож и топор. Снял и бросил на землю куртку, и как врезал…

Огрёб он по-полной — Сашка оказался сильнее, ловчее и драться мастер. Хотя и сам без фингала не остался, но Федьку отделал — только держись. Губу расквасил и сбежал, шипя через плечо, что они ещё встретятся и уж тогда… непонятный какой-то этот городской. Чего грозиться-то, если им и сейчас никто не мешает? Они же за сарай отошли. Впрочем, и фиг с ним. Пора на ботанику.

А вот на уроке случилось непонятное. Этот самый мальчик, с которым только что подрался — единственный шестиклассник из вновь прибывших, заявил молоденькой учительнице, что он «в гробу видел тычинки и пестики вместе со всеми крестоцветными, и вообще ботанику считает никому не нужной чепухой».

Почему Касым-пекарь и Минька-скотник появились в классе, да ещё так быстро, было непонятно, но кивнула Клара Семёновна именно им и как раз на Саньку, которого тут же под белые рученьки мужики и уволокли. Вернулся он минут через десять. Смирный и внимательный.

— Что это было? — спросил Нах-Нах на перемене у Панаса, с которым сидел за одной партой.

— Как что? Порка. У нас же классическое образование, а не фигли-мигли. С телесными наказаниями — всё чин-чинарём.

— Что? Меня тоже могут высечь? — не поверил Фёдор.

— Хе! Ты сперва попробуй, заслужи. Санька, вон, слёту отметился, а некоторые бестолочи так и доучиваются ни разу не поротыми… увядают старые традиции, слабеет дух школярский, — вздохнул Панас так тяжко, что, несмотря на нереальность произошедшего, Нах-Нах невольно поверил в его искренность.

Сегодня Мелкая двигалась не так быстро, как, припоминается, в прошлые их пробежки. Привела на край просторной прогалины и позвала за собой на дерево. Устроились довольно удобно, просматривая залитое лунным светом пространство. Ждать долго не пришлось — маленький олень или крупная газель неслась стремительно, почти не касаясь травы, а за ней маячили тени вытянувшихся в беге хищников. Потом откуда-то выскочил ещё один силуэт и, разогнавшись за несколько мощных рывков, как-то хитро, по-волчьи, прыгнул, полоснув жертву клыками по горлу.

Кувыркание падающей добычи, прибытие загонщиков, пир — всё это было отлично видно. Федька смотрел и не верил собственным глазам — его пёс, Фагор, только что сработал из засады на дичь, загнанную стаей крупных лесных котов.

— Прайдом, — шепнула Мелкая. — Сейчас подтянется молодняк. Впрочем, можно подойти поближе, если хочешь. Они не станут убегать. Но картина не очень аппетитная для твоей чувствительной души, — странно, слова насмешливые, а голос спокойный, ничуть не издевательский.

— Интересно, а как собаке удалось приручить этих тварей и заставить выгнать оленя на него?

— Не знаю. Ты снимал на свои визоры?

— Конечно.

— Вот и покажем учителю на зоологии.

— Как? Прямо на уроке? Меня же выпорют, если сорву занятия.

Девочка вздохнула и взъерошила ему волосы:

— Какой же ты у меня ещё маленький, Нах-Нах.