– Но я думаю…

Я не дал ему договорить.

– И Сабуров думал, как вы. Верней, надеялся, что будет так. Но было по‑другому, и это стало одной из причин его гибели.

– Ваша мысль мне не ясна, – признался он с некоторым удивлением, – Сабуров, стало быть, понял, что ваша установка уже в ее теперешнем виде может быть использована как боевое оружие? Так?

– Нет. Он узнал, что очень легко изменить габариты ротонового генератора и энергетической установки, чтобы система стала вполне транспортабельной. И тогда источник полезной энергии превратится в вулкан смертоносного излучения.

– Как узнал?

– Я ему сказал. И вызвался сделать генератор транспортабельным. Я не подозревал, какие страшные мысли связаны у Сабурова с габаритами наших агрегатов. Мое объяснение привело его в ужас. Он заспешил с постановкой опытов. Принимаю на себя часть вины за его гибель.

– Друг Мартын, не преувеличивайте своих проступков и не придумывайте необоснованных самообвинений. Я числю за вами только одну несомненную вину: что вы поддались вспышке негодования на Сабурова и покинули лабораторию. Останься вы в ней, возможно, катастрофы не было бы.

– Не знаю, не знаю…

– Хорошо, оставим это. Но объясните вот что. Если установка генерирует опасное излучение, то как вы четверо остались невредимы? Очень сложное явление, не так ли?

– Наоборот, очень простое. Наша установка предназначена выдавать полезную энергию, а не генерировать убийственное излучение. Излучение – попутный, а не основной процесс. И оно, во‑первых, очень слабо, а во‑вторых, короткодейственно. При низкой интенсивности оно поглощается полностью так близко и так сразу, что не грозит находящимся вокруг людям. Но попутный процесс легко превратить в основной. И можно так форсировать излучение, что оно потеряет свою короткодейственность. Помните запись Кондрата в дневнике: «Короткодействие? Радиус эффекта?» Он поставил себе этот вопрос. И размещал свои живые пробы на разном отдалении от преобразователя, чтобы установить радиус действия. Кондрат не был специалистом в ротонах и преувеличивал трудности обращения с ними. Что до меня, то берусь в несколько дней превратить нашу установку, ныне безопасную для всех, кто ее обслуживает, в адский механизм, губительный для каждого, кто пройдет мимо лаборатории.

Сомов очень вежливо сказал:

– Удивительно интересно. Вы и вправду хотели бы испытать ваше изобретение, так сказать, на губительность?

– Послушайте, Карл‑Фридрих. Давайте не будем ходить вокруг до около важной проблемы, а приступим к ней сразу. Признаюсь, что я долго не понимал вас, мы все, не я один. Но вы разглядели меня, этим объясняю, что мне поручили разобраться в катастрофе. Теперь остается решить, что делать с покинутой всеми Лабораторией ротоновой энергии.

– Ваше предложение, друг Мартын?

– Самое простое – взорвать ее! Или, если не хотите грохота, демонтировать. Чтобы даже памяти не сохранилось о нашем опасном изобретении.

– Я догадывался, что именно это вы и предложите. А вы догадываетесь, что я отвечу на ваше предложение?

– Не только догадываюсь, но уверен. Пожмете мне руку и пообещаете начать демонтаж.

– Пожму вам руку охотно, но не за предложение демонтировать лабораторию, тем более взорвать ее, а за хорошее изучение причин катастрофы. У нас с Ларром иные планы.

– Какие?

– Восстановить лабораторию. И поручить вам возглавить ее.

Я воскликнул:

– Но ведь это значит!..

Теперь он прервал меня:

– Это значит, что основная программа вашей лаборатории – найти новые формы энергии и поставить их на службу человечеству – далеко перекрывает попутные неудобства и опасности.