Когда мы высадились спустя несколько часов близ Николс-Тауна, первое, что я сделал, — это вылил на сверток оставшееся горючее из бензобака и поджег зажигалкой, конфискованной у сникшего Аллана.

— Потрясающий акт гуманизма, — попытался он съязвить. — Советский эксперт уничтожает отраву, которая могла бы стоить жизни тысячам невинных душ.

— Козел! — отвесил я ему первое пришедшее в голову ругательство. — Позволить себе засыпаться на наркотиках в чужой стране может только наследственный олигофрен…

— Все. Хватит лирики! — Эдик отбросил покрывало и выключил комп. На долю секунды экран высветил его лицо — Эдик был весь в поту. Еще бы — просидеть два часа под душным чехлом. — Кажется, нашел. Ты идти можешь?

— Могу. Но зачем? Куда? И что ты нашел, бога ради?!

— Потом, потом, — заторопился Эдик. — Кажется, нас засекли. Хватай свою амуницию и выскакивай.

— Ты разве выходил в эфир?

— Выходил. Быстрее же! Твой личный кимп — с дисплеем или с индикатором? — С дисплеем.

— Очень хорошо. Черт! Монетка! Чуть не забыл. Хорош бы я был… Бежим. Если отскочим метров на двести — спасены.

Только выйдя из машины, я понял, что меня контузило весьма крепко. Ноги ватные, земля плывет, перед глазами роятся светящиеся точки. И все же я побежал. Эдик тянул меня за собой и, подставив бок, семенил рядом и пытался даже нести…

Мы успели. Перед нами встали характерные заросли дикой ага вы, и мы, рискуя остаться без глаз, напарываясь на колючие листья, искровянив себе руки и ноги, залегли в самом центре этой гущины.

Тут же — словно ожидая, когда мы наконец затихнем, — в небе гигантским бенгальским огнем расцвела осветительная ракета. Лучи двух прожекторов, протянувшиеся с территории Атлантического подводного центра, скрестились на сиротливом «Бронко», уткнувшемся в неприступную ограду из нескольких рядов колючей проволоки. И тут же сквозь «колючку» ударил луч боевого лазера. Сначала взметнулся фонтан белого, отороченного оранжевым огня, а потом до нас долетели хлопок, и треск, и гром, и яростное шипение огня, и снова треск.

Мне в голову закралась совсем неуместная мысль. Что-то похожее, наверное, творилось на Багамах шесть лет назад, вообразил я, во время празднования 500-летия открытия Америки. 12 октября — День Открытия и так считается национальным багамским праздником, а в 1992 году это было, видимо, нечто необыкновенное.

К острову Самана-Ки — месту, куда подошел, как сейчас принято считать, Колумб, — приплыли пересекшие Атлантику «СантаМария», «Нинья» и «Пинта» — копии, разумеется, но выполненные со всей тщательностью и в натуральную величину, — и был фейерверк, и карнавал, и пляски, и смех, и корзины цветов на волнах, и плавучие костры, отражавшиеся в воде, и воздух звенел тысячами радостных голосов…

Сейчас тоже был фейерверк. Но без плясок. И без цветов. «Форд Бронко II», арендованный мною утром у гаитийца в Нью-Тауне сроком на неделю, перестал существовать, не пробыв у меня и суток. Ловко…

Около пожара сразу же возникло много людей. Они что-то кричали, переругивались, бегали с оружием в руках. Осветительная ракета погасла, тогда прожекторы стали шарить по округе своими длинными белыми руками. Раза два луч мазнул по розеткам агавы, но нас никто не увидел.

Через час все стихло. Мы выбрались на дорогу, злобно ругаясь сквозь зубы и отряхивая одежду. Утром это место наверняка обнаружат по капелькам крови, оставленным нами на колючих листьях.

— Куда теперь? — поинтересовался я у Эдика. — Через двое суток утром Володя будет ждать нас в Конго-Тауне.