— Дай-ка сигарету, — сказал генерал. Моршанский молча протянул ему пачку. — Не знаю, — продолжал Федор Филиппович. — Наверное, мне все-таки придется просмотреть твои расчеты, чтобы, явившись с докладом к директору, не быть голословным...

— Прошу прощения, товарищ генерал, — негромко возразил Моршанский, — я все же не советовал бы обращаться с этим делом к директору. Если вы запустите информацию по официальным каналам, это непременно приведет к нежелательной огласке. К тому же расследование традиционными методами, скорее всего, ничего не даст.

— Гм, — сказал генерал. — Чего же ты в таком случае от меня хочешь? Я не специалист во всей этой вашей экономике...

— Это неважно, — снова перебил его Моршанский. — Я специалист, и, смею вас уверить, неплохой, но все равно хоть убейте, не понимаю, как они это делают. Не понимаю! Для того чтобы проворачивать такие штуки, в экономике нужно не просто разбираться — ею нужно владеть, как владеют собственной зубной щеткой или даже рукой, которая эту щетку сжимает.

— Да ты поэт, — заметил генерал.

— Черта с два, — устало сказал Моршанский. — Я просто перетрусивший аналитик в чине полковника, которому очень хочется благополучно дожить хотя бы до пенсии.

Затягиваясь сигаретой, генерал посмотрел на реку. Тихий загородный пейзаж был бесконечно далек от тех мрачных вещей, о которых говорил сейчас Моршанский. Вещи эти были нематериальны, они возникли из абстракции, которой изначально являлись деньги. Абстракция эта за века своего существования невероятно усложнилась, зажила собственной, отдельной от всего на свете, неимоверно запутанной, понятной лишь немногим и далеко не до конца жизнью, опутала своей клейкой паутиной весь земной шар, и вот теперь эта паутина, если верить Моршанскому, готова была в любую минуту захлестнуться тугой петлей на шее у ничего не подозревающего человечества.

“Главное — вовремя подохнуть, — вдруг подумал генерал. — Просто откинуть копыта, не дожив до того дня, когда перед тобой встанет задача, которая тебе не по зубам и за решение которой все равно придется взяться. Почему придется? Да все потому же — потому, что не хватило ума вовремя поменять обувку”. Мысль о том, что ему придется на свой страх и риск распутывать сплетенную хитроумными московскими банкирами сложную паутину, не вызывала у генерала ничего, кроме тоски и раздражения.

— Так чего ты от меня хочешь, аналитик? — с тоской и раздражением спросил он, по-прежнему глядя вдаль, на противоположный берег реки.

— Я хочу, чтобы вы поручили это дело своему человеку, — тихо сказал Моршанский.

Генерал внутренне вздрогнул, сразу поняв, о каком человеке идет речь.

— Какому еще человеку? — сварливо спросил он, зная, что это бесполезно. — У меня их много.

— Вы знаете, о ком я говорю, — сказал Моршанский. — Это тот человек, который занимался делом МЧС.

Федор Филиппович мысленно выругался. Впрочем, удивляться тут было нечему: это же был Моршанский, аналитик божьей милостью, способный, глядя на каплю воды, сделать вывод о существовании океанов. Он сам положил на стол Федору Филипповичу материалы по стихийным бедствиям, и ему, конечно, не составило труда узнать, чем закончилось то дело.