Инстинкт самосохранения не позволил бы сделать этого — не помогло бы никакое внушение. Нужно было создать ощущение вины. Нужно было создать четкое понимание того, что жить мне на этом свете нельзя — на самом деле нельзя, потому что я убил. Бедная Айша — она стала не просто случайной жертвой, обвиняющей меня уликой, она еще должна была сформировать в моем подсознании устойчивую и неуклонно растущую суицидальную идею.
Все так.
И если бы не случай, если бы не Люкимсон, честно пытавшийся вывести меня из кризиса… Еще вчера Рина, вернувшись домой, могла бы обнаружить мое тело под окнами квартиры… Мое мертвое тело… Голова в крови… Кровь на асфальте…
Я встряхнул головой, отгоняя видение. Плохо обладать развитым воображением. Слишком четко представляешь себе, что могло бы произойти, если…
Хорошо, что все кончилось.
Глава 16
Финиш после финала
— Хорошо, что все кончилось, с— казал я.
— Да, — подтвердил Роман. — Действительно, хорошо.
Что-то в его голосе заставило меня посмотреть на комиссара, и мне показалось, что он едва заметно усмехается — так усмехается взрослый, глядя на ребенка, полагающего, что он правильно решил задачу из учебника. Посмотрел бы в ответ…
— Что? — спросил я. — Где ошибка?
— Никакой ошибки, — быстро сказал Роман. — Ты прав. Сейчас Рина принесет твой костюм, и мы поедем домой. В этом деле ты будешь проходить как генеральный свидетель обвинения.
— И меня не станут обвинять по статье «покушение на убийство»?
— Надеюсь, что нет. Ты пытался убить уже убитого, по сути, человека. И не контролировал свои поступки… Вот только статью по тебе опубликовать не придется, уж не обессудь. Этой проблемой займутся другие.
— Мосад? — пробормотал я. — А у них хорошие аналитики?
Роман пожал плечами. Аналитики Мосада его не интересовали — другое ведомство, другие заботы.
Вошла — ворвалась, если быть точным, Рина с большим пакетом, из которого были извлечены мои лучшие брюки и рубашка в полоску. По-моему, Рине сейчас больше всего хотелось броситься мне на шею и приступить к неким действиям, которые Роман охарактеризовал бы как сексуальное домогательство. Хоть что-то приятное должно же быть в этой ситуации — Рина уже давно не смотрела на меня таким взглядом, да и у меня, откровенно говоря, давно — пять лет или больше? — ощущение близости ее тела не вызывало такого острого приступа желания. Роман был лишним, но, по свойственной даже лучшим полицейским тупости, не желал этого понять.
Он так и шел за нами по коридорам — не как добрый сосед, а как конвойный.
— Завтра в девять, — сказал доктор Михельсон, передавая мне пластиковую папочку для больничной кассы, — я жду вас в своем кабинете, нужно будет проделать несколько анализов.
— А это вам, — вторую папочку Михельсон передал Роману. — Здесь полное заключение, для суда вполне достаточно. Если будет нужно — вызовите меня экспертом.
— Непременно, — сказал Роман и подтолкнул меня к выходу.
Домой неслись с сиреной и мигалкой, распугивая водителей.
Собственная квартира показалась мне чужой, будто и ее подменили. Странно — мне приходилось заново привыкать к собственным воспоминаниям.
Мы опять сидели в салоне, перед нами опять стояли чашки с кофе, и мы, будто ничего не происходило в последние дни, вели неспешную беседу — о погоде (жара, хамсин, а ведь осень уже…), о политике (опять Давид Леви грозится выйти из кабинета, хлопнув дверью) и о женщинах (Офра Хаза, говорят, перекрасила волосы, и это ей очень не идет). |