— Совершенно верно. Лабораторная установка, на которой работал Флешман, загораживала ему практически всю лабораторию. Да и не слышал он, по его словам, ничего. Но подтвердил, что дважды покидал рабочее место и проходил мимо Грубермана. Первый раз, чтобы взять какой-то справочник из шкафа у двери. Во второй — чтобы положить книгу на место.

— Он, конечно, показал тебе этот справочик?

— Естественно, и даже подробно объяснил, что именно он там искал, но ты же знаешь, Песах, мои способности к наукам. В протоколе все записано, но я запомнил только, что его интересовало что-то электрическое… Или магнитное?.. Ну неважно, главное, что воткнуть этот справочник человеку в спину совершенно невозможно. Разве что по голове ударить.

— В шкафу могли быть и другие предметы, — сказал я, — а Флешман мог соврать.

— Песах, ты удивительно проницателен, — язвительно сказал Роман. — Кофе ты тоже готовишь отвратительный, но все же ты это делаешь лучше, чем рассуждаешь. Я же сказал тебе, что орудие убийства найдено не было. Нигде — ни в шкафах, ни в карманах подозреваемых, ни в столах, ни даже внутри установок.

— Вы и туда лазили? — удивился я. — Наверное, физики сейчас проклинают тупых полицейских, сорвавших им опыты.

— Безусловно, — согласился Роман. — Но думаю, что говорят они не о тупых полицейских, а о настырных, что, конечно, не одно и то же.

— К сожалению, — сказал Роман и оглядел всех трех докторантов, — я не могу вас задержать ввиду отсутствия улик, показывающих на кого-либо конкретно. Но ведь и слепому ясно, что убил кто-то из вас. И спрятал нож. Вы же понимаете, что найти его — вопрос времени.

Показалось ли ему, что при этих словах кто-то из подозреваемых тихо хихикнул?

— А там и до мотива убийства доберемся, — продолжал Роман. — Кто-то из вас имел ведь серьезные основания ненавидеть Грубермана…

— Я имел, — мрачно заявил Шуваль, поднимая на комиссара честный взгляд человека, не способного убить муравья. Он… — Шуваль сбился, помолчал и добавил: — В общем, он нехороший человек. То есть… был нехорошим.

Беркович и Флешман промолчали, но комиссару показалось, что они были полностью согласны с мнением Шуваля.

— Объяснитесь, — попросил комиссар. — Вы сказали, что имели серьезные основания ненавидеть погибшего.

— Это вы сказали так, — дернулся Шуваль.

— Сказал я, а вы согласились. И назвали Грубермана нехорошим человеком. Вот я и прошу — объяснитесь.

— И все сказанное мной вы немедленно обернете против меня, верно я понимаю? Все мы подозреваемся в этом убийстве.

— Отправляйтесь по домам, — приказал Бутлер, — и никуда не выходите до воскресенья. В воскресенье, в девять утра, явитесь в управление полиции, третий этаж, пропуска для вас будут готовы. Надеюсь, мне не придется искать вас от Метулы до Эйлата?

— И в синагогу нельзя? — недовольно сказал Шуваль. — Суббота все-таки.

— Вы посещаете синагогу? — недоверчиво поинтересовался Роман.

— Вообще-то нет, но в подобных обстоятельствах даже у неверующего может возникнуть желание…

— Очистить душу?

Шуваль демонстративно отвернулся к окну — его отношения с Богом, в которого он не верил, не могли стать предметом дискуссии.

— Можно в синагогу, — сказал Роман, — а также в гости и даже в театр, если у вас есть настроение.