— Что за глупости! — воскликнул я. — Не мог он убить Грубермана, потому что…

Я замолчал, заново перебирая в памяти свои логические построения и не находя в них изъяна. Все было верно в них и четко аргументировано. Шуваль взял на себя чужую вину — зачем?

— Так почему, — спросил Роман, — ты считаешь, что Шуваль не убийца?

— Он объяснил, куда дел нож? — у меня пропало желание излагать Роману свою версию, особенно сейчас, когда комиссар вообразил, что почти закончил расследование.

— Шуваль утверждает, что, когда Беркович побежал звонить по телефону, а Флешман в состоянии прострации стоял над телом убитого, он вышел из лаборатории и бросил нож в мусорную урну в коридоре.

— И араб-уборщик этого не увидел?

— Внимание уборщика было отвлечено Берковичем. А потом тот же уборщик выбросил мусор — и нож в том числе. Мы ведь не проверяли урны, стоявшие в коридоре, все были убеждены, что нож должен быть в лаборатории.

— Ну-ну, — пробормотал я. — И тебя устраивает эта версия?

— Не очень, — нехотя согласился Роман. — Уборщик утверждает, что, кроме Берковича, никто из лаборатории не выходил. И никакого ножа в корзине, когда он опорожнял ее в большой бак, не видел.

— Насколько можно верить уборщику?

— А какой ему резон врать? — удивился Роман. — Во-первых, он, как уже говорил, держится за свою работу. Во-вторых, зачем араб стал бы покрывать еврея и рисковать при этом?

— Незачем, — согласился я, — если уборщик и Шуваль не действовали сообща.

— Песах, — усмехнулся Роман, — ты противоречишь сам себе. Только что ты утверждал, что Шуваль не убивал, теперь хочешь связать Шуваля с уборщиком… Выбери что-то одно.

— Когда судья должен будет продлить срок задержания Шуваля? — спросил я.

— Послезавтра. К этому времени, думаю, все будет надежно запротоколировано и увязано.

— Хорошо, — сказал я, — надеюсь, в камерах предварительного заключения хорошие условия, и у Шуваля не останется печальных воспоминаний. Освобождая невиновного из-под стражи, полиция обычно извиняется или считает это излишним?

— Песах, — Роман поднялся, — твой растворимый кофе не лучше черного, а ход твоих мыслей мне и вовсе не нравится.

Проводив Бутлера до двери, я сказал, когда он уже переступил порог:

— Не убивал Шуваль Грубермана. И араб-уборщик, естественно, тоже не при чем.

— А кто же убил? — равнодушно поинтересовался Роман.

— Завтра, — пообещал я, — вечером я назову убийцу и изложу все обстоятельства.

— Ну и отлично, — заключил Роман. — Если ты возьмешь вину на себя, я не стану возражать и посажу тебя в одну камеру с Шувалем. Вам будет о чем поговорить.

— Это точно, — последнее слово я оставил за собой.

Спал я спокойно.

Глава 7

Стилет, которого не было

Мне, собственно, оставалось сделать немногое. Я позвонил в университет и задал несколько вопросов профессору Хавкину. Профессор, работавший на той же кафедре, что покойный Груберман, судя по объявлению, которое я видел на доске, собирался в будущем месяце выступить с докладом, тема которого показалась мне любопытной. Ответы профессора меня вполне удовлетворили.

Потом я узнал в деканате номер телефона в Штатах, по которому могу найти профессора Брандера, и потратил полсотни шекелей на этот затянувшийся разговор.