Их оказалось около двух десятков, и все они получились четкими, резкими. Вот несчастный Балмасов с простреленной головой, и черноватая струя крови, уже застывшей крови, впиталась в ковер, добавив к его узорам еще один виток. Крови было немного, впрочем, Касатонова не знала, сколько ее в таких случаях должно быть, и на эту подробность не обратила внимания. Это была забота экспертов, и пусть они проводят баллистические свои заковыристые экспертизы и уточняют, каким путем шла пуля, куда вошла и где вышла.
Вот бликующая поверхность журнального столика, в которой отражается золотистая зажигалка, узкий просвет между шторами, затянутый гардинным полотном, барная стойка с подвешенными рюмками и фужерами, вот этот же кадр, но гораздо крупнее, и если присмотреться, то можно увидеть в крайней рюмке повисшую на краю капельку воды, надо же, не успела высохнуть.
– А почему она не высохла? – задала себе вопрос Касатонова и тут же ответила: – А потому она не высохла, что была холодная, дождливая ночь, воздух влажный, а рюмка вымыта достаточно поздно, уже ближе к полуночи... К полуночи? – переспросила она себя и тут же мысленно унеслась во вчерашний вечер, когда она, стоя на балконе, зябко куталась в старый растянутый свитер, который за ненадобностью опять же спихнул ей любимый сыночек.
Это она умела, этим она обладала – переноситься в прошлое, на сутки, на двое, на неделю и вспоминать слова, прозвучавшие в воздухе, лица, мелькнувшие перед ней, какие выражения были на этих лицах, каким таким смыслом были наполнены взгляды...
Она вспомнила – смех под грибками в детском саду, постепенно гаснущие окна, проносящиеся по шоссе машины со смазанными дождем фарами, а потом... Потом был хлопок двери, и из-под навеса быстрым легким шагом вышла женщина... Да, вышла женщина в светлом плаще и под темным зонтиком. Впрочем, в таких условиях почти каждый зонтик может показаться темным – синий, зеленый, красный, коричневый. И пошла эта женщина не налево к автобусной остановке, а направо. Да, она свернула направо. Туда, где идти не совсем удобно, где нет остановки, а выщербленный асфальт наверняка в это время залит водой. А в просвете между домами была видна машина, стоящая машина с включенными габаритными огнями. Они так слабенько отражались в мокром асфальте, создавая картину печальную, но приятную.
Итак, повторим, мысленно приказала себе Касатонова. Хлопнула дверь подъезда, сильно хлопнула, там новую пружину недавно поставили. Жильцы уже знали о коварстве этой пружины и всегда дверь придерживали, потому что хлопок был неприятен по звуку, а кроме того, неосторожного человека дверь могла попросту поддать, может, и не больно, но неожиданно и потому тоже неприятно. Жильцы очень быстро привыкли к этой двери и всегда придерживали. А тут хлопок был достаточно сильный, дверь женщина не придержала.
Вывод?
Она была гостьей в доме, здесь не жила. А если и бывала, то не часто, к своему следующему приходу успевала забыть подлый характер входной двери и опять получала шлепок под зад.
Так, хлопнула дверь.
Потом шуршащий хлопок зонта.
Потом она показалась на свету, вышла из-под навеса и пошла не налево. Она пошла направо. Хотя ей удобнее было бы пойти налево – и асфальт в порядке, и автобусная остановка у самого дома, и ветки деревьев, которые немного, но все-таки спасают от потоков дождя. А направо разбитый асфальт, в котором лужи... В такую погоду их глубина достаточна для того, чтобы туфли наполнились водой.
Но женщину это не смутило.
Может быть, она просто не знала, куда идет?
Нет, знала, потому что ни секунды не сомневалась, куда ей свернуть. В новом месте человек обязательно замнется, посмотрит в одну сторону, в другую, подождет – не появится ли жилец, который подскажет, посоветует... Нет, никаких колебаний у женщины не было. Она раскрыла зонтик и легкой походкой, не бегом, нет, быстрым шагом свернула направо. |