– Цокоцкий?

– А что вас удивляет?

– Ничего, я повторила, чтобы лучше запомнить. Красивая фамилия, мне нравится.

– А вы, простите?

– Касатонова.

В это время дверь поддалась и, если бы Гордюхин вовремя не подставил мощное свое плечо, могла бы рухнуть всей своей тяжестью прямо на площадку. Вместе со слесарем они удержали дверь в вертикальном положении, потом развернули и прислонили к стене. Вход в квартиру был открыт.

Первым туда бросился Цокоцкий.

– Прошу прощения. – На его пути встал Гордюхин. – Чуть попозже... Сейчас приедет опергруппа... Вот они, кажется, остановились во дворе... Только после них. Извините.

– Может быть, ему нужна помощь?! А если он еще жив?! Так же нельзя!

– Да? – Гордюхин склонил голову набок, подумал, прислушался к звукам во дворе, потом блуждающий его взгляд остановился на Касатоновой. – Екатерина Сергеевна... Вы все-таки участница осмотра места происшествия... Загляните, пожалуйста, в квартиру. Может быть, товарищ прав, и мы можем оказать помощь соседу.

– А вы?

– Ну что ж, пойдемте вместе. А вас я прошу оставаться на площадке, – обернулся он к слесарю и Цокоцкому. – Если появятся любопытные – пресекать, – Гордюхин кивнул на приоткрытые двери других квартир. И шагнул внутрь. Касатонова опасливо прошла вслед за ним в прихожую. – Ни к чему не прикасаться! – предупредил Гордюхин.

– Поняла.

– Повторяю – ни к чему! Выключатель, дверные ручки, стены, полки, зеркала!

– Поняла, Николай Степанович.

Пройдя в комнату, Гордюхин остановился. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться – Балмасову уже ничто не поможет. Достаточно плотный, можно даже сказать, мясистый человек лежал на ковре в распахнутом халате, обнажив волосатую грудь. Струйка крови вытекала из-под затылка, скорее всего, именно туда был нанесен удар, выстрел или что там еще, от чего умирают такие вот мощные люди.

– Давайте-ка сюда свою машинку. – Не обращая внимания на слабое сопротивление Касатоновой, Гордюхин взял у нее из рук фотоаппарат, довольно быстро в нем разобрался и сделал не менее десятка снимков – лежащий у кресла человек с зажатым в руке пультом управления телевизором, пустой журнальный столик, задернутые шторы с едва заметной щелкой между ними, посуда в шкафу, рюмки в серванте. Он даже сделал снимки, которые показались Касатоновой совершенно излишними, – раскрыв дверцу бара, снял все его содержимое.

– Видимо, хотел включить телевизор, но так и не успел, – Касатонова показала на пульт, зажатый в мертвой руке.

– Возможно.

– Есть другое объяснение?

– Все может быть, – пожал плечами Гордюхин, и эти слова задели Касатонову; видимо, множество прочитанных детективов без начала и без конца убедили ее в том, что криминальные загадки вполне ей по плечу.

– Вы со мной не согласны? – поворотила она к участковому изумленное свое лицо.

– И да, и нет.

– Поясните, Николай Степанович!

– Могу. – Гордюхин, не торопясь, сделал еще несколько снимков. Даже в туалете не поленился щелкнуть не то два, не то три раза. «Плакала моя пленка, – подумала Касатонова. – Все тридцать шесть кадров отщелкает, разоритель».

– Мы зашли сюда и убедились – свет выключен. Он что, в полной темноте вечером сидел? И убийство произошло в полной темноте? На столе ни фига, видите? Так не бывает. Когда придете домой, взгляните на свой стол – так не бывает.