– В Финляндии даже купаются в проруби. Ты уже познакомилась с новой подругой Филиппа, Ханна? Он привёл её сегодня на обед. Представь себе, я с ней знакома. Она работает в эзотерическом магазине на Хандкештрассе.
– Спрашивается только, когда, – сказала я.
– Она поругалась с родителями, бедняжка. Наверное, они ужасные мещане. В любом случае, я ей предложила пожить у вас с Филиппом, пока там всё не наладится.
Что?
– Не может быть и речи, – сказала я сердито.
– Я тоже не считаю это хорошей идеей, – добавил Йост.
– Тебя никто не спрашивает, – отмахнулась мать. – Ханна, я этого не понимаю! У вас же в пристройке куча места. Что сделалось с миром, если в нём даже молодёжь не поддерживает друг друга! Я вас не воспитывала такими асоциальными!
– Мама, через четыре недели у Филиппа первый выпускной экзамен. Мы все знаем, что он получит аттестат только в том случае, если будет интенсивно заниматься. А он этого не сможет, если кто-нибудь типа Хелены будет постоянно отвлекать его, – сказала я спокойно и веско.
– И я так считаю, – поддержал меня Йост. – Она выглядит так, будто питается исключительно наркотой.
– Ты и твои предрассудки! – напустилась на него мать. – Тебе просто не нравится, что Хелена не подчиняется диктату шаблонной моды и имеет мужество быть не такой, как все.
– Мне не нравится в первую очередь то, что от неё воняет, – ответил Йост.
– От тебя бы тоже воняло, если бы тебя вышвырнули из дома, – воскликнула мать. – Она кантовалась последние ночи у друзей, которые живут в старом фабричном корпусе. Там только холодная вода – если есть вообще. И никакого отопления. Это просто скандал какой-то. Я со своей стороны рада, что мы можем предложить Хелене тёплую постель и наше гостеприимство.
– А я снова вышвырну её после выходных, – отозвалась я. – В противном случае твой сын тоже окажется в фабричном корпусе, поскольку без аттестата он не сможет никуда поступить.
– Ханна, я полностью тебя поддерживаю, – сказал Йост. Нечасто случалось, чтобы он так решительно выступал против своей обожаемой Кейлашь. Но если дело касалось образования его детей, он очень энергично высказывал своё мнение, хотя мы не были его родными детьми. Для моей матери, которая сама бросила художественный институт, как только родилась Верена, понятия «профессиональное становление», «пенсионное страхование», «солидное образование» были просто неприличными выражениями, от которых у неё, как она уверяла, по телу шли мурашки. Если бы это зависело только от неё, мы бы и в школу не ходили. Но Йосту было очень важно, чтобы мы получили среднее образование и стали учиться профессии, и он никогда не экономил на репетиторах.
Он очень гордился Вереной, Тони и мной, когда мы получили аттестаты зрелости – особенно мной, так как я по отметкам была второй в выпуске. Верена, старшая из нас, после окончания школы и успешной победы над анорексией отправилась в Мадрид, чтобы за стол и еду поработать в семье для изучения языка. До запланированных языковых курсов дело не дошло, поскольку в одном мадридском кафе на неё наткнулся скаут модельного агентства, и агентство подписало с ней контракт. Несколько лет она прекрасно зарабатывала, облетела весь мир и познакомилась с кучей интересных людей. Но когда ей стукнуло тридцать, приглашения стали поступать реже. По последним данным, она была сейчас музой одного не слишком успешного фотографа и проживала с ним на двадцати восьми квадратных метрах в старой части Мадрида.
Только мама видела в этом поэзию и романтику.
– Именно этому я и пытался воспрепятствовать, – жаловался Йост. – Что с ней будет? Она не получила нормальной профессии и ничего не отложила.
– Но зато она жила! – отвечала мать. |