Завидев Мазура, четверо с шумом отодвинули стулья, вскочили, выстроились в безукоризненную шеренгу, щелкнули каблуками высоких шнурованных ботинок, и левофланговый отчеканил:

— С триумфальным возвращением, ваше степенство, господин адмирал!

Здоровый флотский юмор, ага. Плюс здоровый легкий выпендреж Лавриковой лейб-кампании. Мазур и бровью не повел — сие неистребимо. Сказал в тон:

— Ладно, считайте, что я запунцовел от смущения, ибо скромен — пробы ставить некуда…

И вопросительно уставился в потолок. Левофланговый кивнул, для пущей наглядности показал большим пальцем — и Мазур пошел в мансарду по новенькой, ни разу не скрипнувшей лестнице. В доме еще припахивало краской и известкой.

Лаврик сидел за столом, на котором, как Мазур с приятностью отметил, красовалось с полдюжины бутылок (с не самым дешевым содержимым). Он был великолепен: широченные джинсы на манер запорожских шаровар со множеством дырок (причем дырки, окаймленные блестящими шайбочками, образуют контуры созвездий), черная безрукавка, на которой красовалась голая брюнетка в окружении золотисто-алых языков пламени. Пониже — крупная надпись «ВЕДЬМА — МОЙ ВТОРОЙ ПИЛОТ». Волосы с ниточками седины до плеч — парик, конечно, за то время, что они не виделись, Лаврик никак не успел бы так обрасти. Широкий ремень, весь изукрашенный множеством серебряных танцующих чертиков, с пряжкой в виде крылатого черепа.

— Хипуешь; клюшка? — ухмыльнулся Мазур, припомнив фразу из старого анекдота.

— А то, — сказал Лаврик. — Жизнь заставила. Мы тут по пути прокрутили одно дело, второстепенное по сравнению с твоим, но все из того же ящика. Именно такая маскировочка помогла…

Он выглядел непроницаемым и спокойным — но Мазур представлял, каково сейчас старому корешу, в каком бешеном он напряжении: Мазур вернулся целым и невредимым, доложил, что задание выполнено, но камушки еще не появились на свет — Лаврик сказал с легкой усмешкой:

— И тебя, конечно же, по пути вербанула гидра империализма…

Ритуал Мазуру был давно известен, и он ответил, как надлежало:

— А ты как думал? Я морально неустойчив, слаб характером и златолюбив. Признаюсь как на духу: меня, кроме прочих, еще и маврикийцы вербанули.

— Боже мой, какая пошлость — вербоваться к маврикийцам…

— Так ведь деньги дали, — пожал плечами Мазур.

Ритуал ритуалом, но лет десять назад Лаврик всерьез поверил, что Мазура вербанули иностранные супостаты — так уж обстоятельства сложились погано. Не дай бог пережить такое второй раз в жизни…

Потом легкомысленная атмосфера как-то сама собой пропала, словно повернули выключатель. Лаврик тихо, не меняясь в лице, спросил:

— Ну?

Опустившись на корточки, Мазур расстегнул одну сумку, потом вторую, хмыкнул:

— Извольте, гражданин хороший, удивляться…

Обеими руками извлек контейнер с грозными символами и надписями, аккуратно поставил его на край стола.

Он в жизни не видел Лаврика удивленным — да и никто не видел? Но сейчас на лице Самарина появилась все же тень удивления:

— Ты где эту хреновину взял?

— Да так, — сказал Мазур. — Один старый знакомый подарил. И ведь пригодилась, зараза… Все туточки.

Лаврик встал, извлек толстенький швейцарский армейский нож, открыл ножницы и принялся методично, справа налево обрезать печати. Приподнял крышку, извлек один мешочек, полюбовался, подкинул на ладони:

— Все правильно, хорошо я рассчитал, упаковка не менялась…

— Ты о чем?

— Потом расскажу, — рассеянно сказал Лаврик, положил мешочек на место, опустил крышку, присмотрелся к контейнеру: — Действительно, впечатляет… Ну, садись.