Без всякой злости, с этакой философской грустью Мазур сказал:

— Пасть порву. Моргала выколю. Глаз на жопу натяну и моргать заставлю… — и без всякого перехода рявкнул: — Камешки где, сука?

Из жизни брал свои сюжеты Конан Дойль, из жизни! Как в одном из рассказов о Шерлоке Холмсе, ее взгляд непроизвольно метнулся в сторону. Проследив его направление, Мазур пошел к платяному шкафу из какого-то дорогого дерева. За его спиной послышалась возня. Обернулся. Ага, Олеся столь же непроизвольно кинулась следом, но Лаврик, прихватив ее за шею «смертельным грифом», сказал:

— Стой спокойно, выхухоль, а то бычок в… затушу…

Мазур распахнул высокую дверцу. Под висевшими аккуратным рядком дорогими дамскими шмотками прозаически стоял тот самый пакет с логотипом универмага. Брать его Мазур не стал — вытащил только один мешочек и, подбрасывая его на ладони, прошел к вычурному столу с четырьмя креслами — комната, суля по всему, служила в первую очередь кабинетом. Сел и преспокойно закурил. Лаврик толкнул Олесю в соседнее кресло, сунул ей в губы сигарету, поднес зажигалку (она машинально затянулась) и сказал как ни в чем не бывало:

— Жрать охота. Не обедали сегодня. Все равно на сучонкин счет запишут, — и снял телефонную трубку. — Где тут номер ресторана? Ага…

И он вяло-вальяжным барским тоном стал заказывать исконно русскую «поляну». Между прочим, они и в самом деле не обедали, так что можно было и совместить дело с чревоугодием.

После чего тоже сел за стол, закурил и грустно сказал:

— Стерва ты, Лесечка, все-таки. Ну, добро б звалась Пелагея или там Изабелла. Нет, обязательно нужно было испаскудить имя одной из моих любимых литературных героинь… Девочка-сосунок, чтоб тебя… Кстати, смотрел я пленочку, как ты сосала у покойного президента. Хорошо сосала, качественно, вот только в глаза ему не смотрела. Кирилл, а когда она у тебя сосала, в глаза смотрела?

— Поглядывала порой, — сказал Мазур тем же пренебрежительно-хамским тоном.

Впрочем, эти ухватки — когда подвергшуюся обработке персону умышленно опускают психологически ниже плинтуса — она безусловно знала. Возможно, и на себе испытала — или пускала в ход. Судя по лицу, ошеломление начинало проходить, компьютер в очаровательной головке Лисы Алисы был готов к анализу ситуации и поиску выхода. Следовало ожидать.

Вот тут Мазур, глядя ей в лицо неким озарением — накатывает иногда, как на многих, — понял, что означало странное выражение ее глаз во время сеанса французской любви. Прекрасно знала, что проделывает это с человеком, которому предстоит умереть через часок — и это ее каким-то образом возбуждало. Как далеко не впервые, захотелось залепить ей оплеуху. Как далеко не впервые, он понял, что не сделает этого. Как всегда: ничего личного, работа такая и у него, и у нее…

Очень быстро явились сразу две горняшки с подносами. Одна с таким видом, словно проделывала это не впервые, принесла из соседней комнаты белую скатерть в синюю клетку (это западный человек умом рехнется, но не поймет, как можно накрывать поляну в кабинете — ну, а русскому индейцу завсегда везде ништяк…) Вскоре стол стал — само благолепие: запотевшая бутылка «Смирновской», серебряная кастрюля с пельменями и серебряной же поварешкой, малосольные огурчики, хрустящие даже на вид, грибочки трех сортов, сальце с очищенной головкой чеснока, белужий бок и куча других вкусностей. Мазур подумал, что ему впервые в жизни приходится колоть объект в столь райских условиях — и Лаврику наверняка тоже.