Если бы мы располагали большим количеством времени, я попытался бы все объяснить вам. Общий принцип заключается в том, что мысль или то, что можно назвать силой мысли, обладает такой же физической природой, как и звук. И если осознание принципов работы беспроволочного телеграфа заняло бы у образованного римлянина несколько недель времени, прошу вас не удивляться, что вы не можете понять принципов телепатии в течение пяти минут.

Сандерс пренебрег последним высказыванием.

– Вы утверждаете, – настойчиво продолжил он, – что мысли имеют такую же физическую природу, как и сила звука?

– Да.

– Но ведь силу звука в связи с его физической природой можно измерить.

– Естественно. Звуковая волна может выбить стекло, и даже убить человека… То же самое, разумеется, относится и к мысли.

Он говорил достаточно убежденно. И Сандерс подумал, что его первое впечатление об этом человеке как сумасшедшем, было неправильным.

– Оставим пока вопрос, – заметил он, – смогли бы вы убить человека, используя только мысль, так как это, вроде бы, делают колдуны из племени Банту. Вместо этого перейдем на простой язык, такой, который может понять человек моего ограниченного ума. Что вы все-таки делаете?

– Покажу вам на примере, – просто ответил Пенник. – Если вы сконцентрируете свои мысли на чем-то, на ком-то, особенно на человеке или идее, которая имеет большое значение в вашей жизни, я скажу вам, о чем вы думали.

Это было что-то вроде вызова.

– Вы утверждаете, что с каждым могли бы это проделать?

– Практически с каждым. Разумеется, если вы не будете помогать мне и постараетесь скрыть свои мысли, возникнут дополнительные трудности. Но и с этим можно справиться.

Откровенность Пенника потрясла Сандерса. Мысли его панически заметались.

– Ну что ж, – сказал он с притворной небрежностью, – проверим ваши способности?

– В любой момент.

– Прекрасно. Тогда начинайте, – буркнул доктор, стараясь взять себя в руки.

– Ну, раз вы… нет, нет, нет! – резко крикнул Пенник. – Ничего из этого не получится.

– Из чего ничего не получится?

– Вы стараетесь освободить ваши мысли от всего наиболее существенного. Прошу вас не бояться меня, я не сделаю вам ничего плохого. Теперь, например, вы решили сконцентрироваться на мраморном бюсте какого-то ученого, по-моему, это Листер, который стоит на каминной полке в чьей-то библиотеке.

Это была абсолютная правда.

Есть такие чувства, которые трудно скрыть, потому что у истоков их лежит совершенное ошеломление. Быть «пойманным» на какой-то мысли – не слишком приятно; быть пойманным приятелем, который много знает о тебе, а остальное может домыслить, неприятно и заставляет ощущать некоторое бессилие. Но оказаться «прочитанным» в минуту, когда на ум пришла первая попавшаяся безделушка, и притом совершенно посторонним человеком со взглядом собаки, принесшей палку…

– Нет, нет, – запротестовал Пенник. – Вы должны предоставить мне больше возможностей. Бюст Листера не имеет для вас никакого значения. С таким же успехом это могла быть кухонная плита. Попробуйте еще раз.

– Минуточку, – прервала его Вики со своего места у фонтана. Ее руки судорожно сжимали платок. – Он отгадал?

– Да.

– Черт… – буркнул Лоуренс Чейз. – Прошу женщин и детей покинуть зал суда. Я написал тебе в моем письме, что не думаю, чтобы это мог быть обычный трюк. Ты же не записывал свои мысли на листке бумаги или что-то в этом роде…

– Трюк, трюк, трюк, – полушутливо прервал его Герман Пенник. У Сандерса, однако, создалось впечатление, что это просто поза, за которой Пенник старается скрыть огромное умственное напряжение; его чрезмерная вера в себя была оскорблена.