В ужасе от одного такого допущения мы воздели руки.

После чего я довел до его сведения истинную цель нашего визита: что мы собираемся грядущей ночью предпринять и чего бы хотели в этой связи от него. Сначала он расхохотался, затем нахмурился, затем несколько побагровел и возвысил голос. Не могу на голубом глазу утверждать, что он неистовствовал, но покапризничал все же изрядно. Я лишь беспощадно упирал на логичность нашего плана, пустячность вреда, который он может принести, вероятное профилактическое воздействие, желание Почетной Полиции нам помогать, если подключится и он, а также лавры, кои снищет его ведомство. Наконец он все резоны узрел — ибо не вполне был лишен воображения. Но на одном тем не менее зациклился: ему требовались более весомые гарантии от убытков. Ведь речь идет, в конце концов, о его личной карьере, вы же понимаете.

Вот здесь меня и удивил Джордж — хотя не впервые.

— Можно телефон? — спросил он. — Спасибо. Алло? Нет, не секретаря, спасибо. Нет, и не адъютанта. Просто скажите, что это Джордж Брейкспир и это срочно. Что? А, привет, Свинтус, прости, что разбудил, ха ха; слушай, помнишь, я тебе рассказывал, что мы думаем испробовать одну чепуховину? Ну вот, Маккабрей привез сюда человека, который хорошо разбирается в подобной ерунде, и мы уже, считай, выдвинулись, да только начальник сыскной полиции вполне естественно хочет получить добро совсем уж сверху. Поговори с ним, а?

Тот поговорил. Начальник не вполне встал по стойке смирно, хотя у нас сложилось впечатление, что, будь он один, так бы непременно и сделал. С его стороны беседа состояла из семнадцати «есть, сэр», восьми «разумеется, сэр» и трех «благодарю вас, сэр». После чего он повесил трубку и сурово посмотрел на нас.

— Что ж, — сказал он, — ваш друг, похоже, согласен со мной: в смысле того, что вы предлагаете, здесь можно кой-чего устроить. — Мы не спускали серьезности с физиономий. Далее перешли к боевым приказам, стали связываться по телефону с «коннетаблями» и прочей публикой, утрясать графики.

— Превыше всего, — сказал я, когда мы уже стояли в дверях, — проследите, чтобы ваши люди не пытались арестовать крупного некрасивого мужчину по имени Джок. Во-первых, он их серьезно искалечит, а во-вторых, о нашей договоренности он ничего не знает.

— А мы договорились?

— Само собой, невысказанно. Он, изволите ли видеть, всего лишь мой слуга.

— У него есть судимость на Острове?

— Ни в малейшей, заверяю вас, степени. Ему просто очень не нравится предоставлять отпечатки пальцев.

— Хмфр. Ладно.

На главном выходе из участка сержант в форме аккуратно отсек меня от толпы и спросил, не смогу ли я уделить начальнику еще несколько минут моего времени — наедине. Содрогаясь от ужаса и мук совести, я сказал остальным, что домой доберусь на такси, а затем последовал за основательным сержантом обратно в кабинет.

— Все в порядке, мистер Маккабрей, — сказал начальник. — Присядьте. Не стоит беспокоиться. Не стану делать вид, будто я не знаю, кто вы такой, но кошка между нами не пробегала. Известная мне, по крайней мере. — И он помедлил, давая этой мысли впитаться поглубже. — Мне бы только хотелось задать вам пару вопросов, которые я не мог озвучить вашим друзьям, поскольку их жены стали жертвами, вы же понимаете.

Я не понимал.

— В общем, я не очень доволен тем, что приходится утверждать: во всех этих преступлениях прослеживается один почерк. Кстати, произошло и еще одно, тут, в Сент-Хелиере, но мы утаили его от газет, и жертва, к тому же, потеряла сознание, так что никакого словесного портрета у нас нет. Но вы же знаете, как такие вещи заразны — становятся прямо какой-то модой.