|
Чужой ведь человек. Жалко? Мне? Я не уверен, что вообще еще способен на это чувство. Да и пустое оно. Какой у жалости КPI? Нулевой, что-то мне подсказывает. В конце концов, если можешь помочь – вперед. А нет – что толку сотрясать воздух? Я помогаю. Насколько могу. А могу я без ложной скромности много. Меня заверили, что у девочки есть все. Есть все, а вот жизни в ней все еще нет.
Опускаюсь на металлический стул в изголовье. Подпираю подбородок сложенными в замок руками: – Ну что, Эмилия, выходит, никто тебя не ждет? Может, ты поэтому и не торопишься возвращаться? Это ты зря, конечно. Какие твои годы? Все впереди еще. Нет, я точно бухой. Пургу какую-то несу. Сижу здесь… Может, потому что меня тоже никто не ждет? Кошусь на телефон. Первый час, а последний звонок от жены – вчерашний. Я сам ее набрал, когда Милка попала в аварию. Вот и все. Ну и чем я отличаюсь от девки в койке? – Ты давай, это, девочка. Открывай глаза. Так просто сдаваться – стыдно. Где твой дух борьбы? В неярком свете кажется, что ее ресницы дрогнули. Я подлетаю. Склоняюсь над ее лицом и вдруг понимаю, что Эмилия рыжая. Наверное, от воды волосы потемнели, когда она лежала там, на асфальте… Ну, не мог же я ошибиться палатой? На всякий случай пробегаюсь взглядом по ее прикрытому простынкой телу. Все сходится: длинная, тощая, все, как запомнилось. И веснушки опять же эти. – Ладно, поздно уже. Пойду я. А ты, Эмилия, давай, просыпайся. Не дело это – валяться здесь. Там такое лето. Розы цветут. Туман утром стелется, пахнет… Но она не просыпается. Ни сегодня, ни на следующий день, ни через три дня. Я звоню, интересуюсь ее состоянием, получаю ответ о том, что ничего не изменилось, но за каким-то чертом снова и снова приезжаю в больницу, чтобы своими глазами это увидеть. Идиотизм. В воскресенье решаю в кои веки остаться дома. Семейный обед. Даже Милка выходит из своей комнаты. – Па-а-ап. Знакомый тон. – Чего? – Мне Степа сказал, что мою машину починили. – Про машину ты узнала. Озаботилась. Молодец. Хвалю. А про девочку, что твоими стараниями в реанимации вот уже девятый день парится, ты спросить не забыла? – Роберт! – взвивается Тома. – Пап… Я спрашивала. У того юриста, который этим делом занимается. – Твоим делом, ты имеешь в виду? – Пап, ну ты чего на меня разорался? – поджимает дрожащие губы Милана. Стиснув в кулаках нож с вилкой, шумно выдыхаю. И правда. Чего. Поздно уже перевоспитывать. А орать – еще и глупо. – Я ведь просто спросить хотела, когда мне можно будет сесть за руль. Все же выкрутили так, что та девочка виновата. Теоретически я могу… – Нет. Не можешь. – Отшвыриваю приборы. – За руль ты теперь сядешь только через мой труп. – Но пап… Ты не станешь мне запрещать! В конце концов, я совершеннолетняя! Взрослая. – Взрослые люди самостоятельно решают свои проблемы и отвечают за свои поступки. Если ты к этому готова – вэлкам. Я умываю руки, и выпутывайся из этой ситуации как хочешь. – Пап, я же про другое вообще… – пугается Милка. – А если я разгребаю за тобой все дерьмо, то… Если я завелся, обычно хрен что может меня остановить. А тут смотрю – из больницы звонят. Прикладываю трубку к уху и вылетаю прочь из столовой, не договорив. ГЛАВА 3 ГЛАВА 3 – Я поеду, Тамар. – Роб, ты что? Куда? А десерт? – Обойдусь. Ты же говорила, что я поправился. Может, кстати, и так. Ведь для того, чтобы оставаться в форме, надо где-то силы брать на спортзал. А я – хорошо, если успеваю поколотить грушу. Все же очень верное решение – выпускать пар именно при помощи бокса. |
