— Ладно, мы договорились, в пятницу, в семь, — скороговоркой пробормотала она. — Не забудь. Если что-нибудь изменится, я позвоню.

Олеся нервничала. Ее взвинченность подогревалась безупречным, нарочитым спокойствием Карена и шутками Глеба. Они оба издевались над ее тревогами и страхами, обесценивая их своей иронией и превращая в ложные, несущественные. Ну, конечно, они были полностью правы: Олеся драматизировала события, но сейчас она чувствовала, что теряет Полину навсегда, и это подстегивало, заставляло торопиться и совершать необдуманные бессмысленные поступки. Вот когда она до конца осознала чувства Джангировых по отношению к ней и Карену, те чувства, которые она так справедливо осудила, не умея понять, те, с которыми они не смогли совладать когда-то и с которыми она не в состоянии была справиться теперь. Проклятый, вновь смыкающийся круг! Как могла она бороться с этим неумолимым, жестким, четко спланированным и логически выверенным течением жизни, как могла устоять перед ним — маленькая, слабая, бестолковая? И почему вдруг именно сейчас она так жадно, исступленно схватилась за Полину? Сознавала, что уходят годы, ничего не оставляя взамен? Ощущала близость новых потерь и панически боялась их? Вот! Отгадка, кажется, найдена. Она боится потерять Карена… Он молод, беспечен, эгоистичен и только бесстрастно свистит, покачиваясь на носках. Он уверенно шагает вперед, не оглядываясь и не останавливаясь ни перед чем. Его шаг — шаг победителя. Везде и во всем. И что за прихоть, что за детский каприз — на ходу прихватить с собой маленькую женщину с озерными глазами? И как он будет вести себя дальше — ведь ему только двадцать шесть, а ей уже под сорок… И не имеет никакого значения то, что они выглядят как ровесники. Это абсолютно ничего не значит. Карен всегда поступал и впредь будет поступать в соответствии со своими желаниями, и никто не властен что-либо изменить в его поведении. Подсознательно страшась его вполне возможного предательства, Олеся стала судорожно хвататься за дочь, не желая терять и ее тоже.

Она напряженно осмотрела стол, готовый к ужину: ничего не забыла? Скоро должны приехать Полина со Стасом и Глеб. Карен закрылся в кабинете и что-то читал. Издерганная Олеся не слышала, как он бесшумно подошел и встал сзади.

— Я думаю, — сказал он, лениво потягиваясь, — тебе давно пора бросить работу: твои деньги погоды не делают. Может, тогда ты начнешь хоть немного интересоваться домом. Надежда, правда, очень слабая…

— Мы именно в эту минуту будем обсуждать твое неуместное предложение? — раздраженно спросила Олеся.

— А что тут обсуждать? — флегматично пожал плечами Карен. — Тут абсолютно все ясно. Не вижу никакой проблемы.

— Зато я вижу! Кроме того, ты, по своему обыкновению, пришел не вовремя. В твоем духе как раз сейчас предложить лечь в постель!

— Это совсем неплохо, — Карен уставился на нее неподвижным взором. — Думаешь, не успеем?

— Думаю, ты никогда не уймешься, — с трудом удержалась от смеха Олеся.

Ну что можно поделать с ним, не меняющимся темноглазым мальчишкой, упрямо мокнущим под дождем возле ее дома?

— Кажется, обстановку разрядили, — удовлетворенно заметил Карен и опустился в кресло. — Если они не явятся сию минуту, я съем все без остатка вместе с салфетками. Ты меня моришь голодом с полудня.

— Не сочиняй! — возмутилась Олеся. — Ты без конца жевал дрянные чипсы и что-то там еще из пакета!

— Конечно, из пакета. И, безусловно, дрянные. Я всю жизнь ем у тебя что-то мерзкое из пакета. А мечтаю — из тарелки! Разумеется, это замечательно — ходить в рестораны с такой неподражаемой женщиной, как ты, но все же не менее прекрасно ужинать с ней вдвоем дома.