|
Я бегал с тележкой и вдруг почувствовал себя дураком, что толкаю тележку, что болтаюсь около Трейси, хотя она теперь с Марком, что я снаружи, а они внутри, и остановился. Но тележка была тяжелая и поехала дальше, чем я думал. Я кричал им, потому что она ехала все быстрей и быстрей под уклон, но они очень громко смеялись. Я увидел, что сейчас передние колеса ударятся о край, закричал, она наклонилась, и все стало фотографией. Марк и Трейси были еще в корзине, но она уже опрокинулась. Роб лежал неподвижно, а Крэйг и Джейсон с поднятыми руками как будто хватались за воздух. Все застыли так, пока фотография у меня в голове не проявилась, а потом исчезли.
34
В доме — ни соринки. Каждый день она пылесосила, мыла пол, вытирала пыль, а раз в неделю — генеральная уборка. Весенняя уборка — только каждую неделю. Снимала и стирала занавески, отмывала духовку, выметала крошки за холодильником, опорожняла столовые судки с приправами, мыла и снова наполняла. Это занимало добрых семь часов, и сейчас она сидела за обеденным столом, пластиковым, под тик, с журналом «Пазлер». В доме пахло очистителем для стекол, а она смотрела на развевающиеся на ветру простыни и занавески, развешанные в садике. Она смотрела, как они взлетают и надуваются, и это рождало ощущение свободы, как будто ее продувал ветер и уносил прочь. Она пошла на кухню и сделала себе чай так, как ей нравилось. Положила вторую ложку сахара, и никто не нахмурился. Отрезала основательный кусок кофейного кекса, испеченного вчера вечером. Она намеревалась сесть пить чай, есть кекс и отвечать на вопросы о знаменитостях. И никто не мог испортить ей настроение. В доме было тихо. Он сидел в своем кресле и смотрел в фасадное окно. Она села за стол в тыльной части гостиной, вне поля его зрения. Она была вполне счастлива. Когда у Курта-старшего случилось кровоизлияние, настали трудные дни. Курт был нужен ей дома, помогать ей с уходом: кормить его, переодевать, мыть — и привыкать к его взгляду. Но со временем стало легче, и вскоре она почувствовала, насколько радостнее ей жить, когда он в таком состоянии. Годами она нервно металась вокруг него, как птица, стараясь сделать все правильно, и никогда не могла угодить. Теперь холод его неодобрения ушел, и она могла делать что хотела, — дерзнуть, например, положить сахар в чай или купить случайный журнал. Правда, она до сих пор не ходила за покупками в «Зеленые дубы», но вовсе не из-за него. Она, конечно, знала, что он лгал о своей работе. Вскоре после того, как он нанялся в «Зеленые дубы», его увидел там сосед, но у нее хватило ума не показать ему, что она знает. Ей просто там не нравилось, она не понимала, почему людям хочется покупать в таком месте. Не понимала, почему все устремились туда, изменили местным магазинам, где тебя знали по имени и осведомлялись о здоровье семьи. Уличное нападение потрясло ее, но не остановило. Она вымыла чашку и тарелку и посмотрела на свое отражение в кухонном окне. Впервые увидев Курта-старшего, она подумала: как похож на Грегори Пека. Он был высок, темноволос, мрачноват. В начале ухаживания он представлялся ей романтическим героем. Она думала, что под суровой внешностью скрываются сильные страсти. Думала, что в первую брачную ночь она станет ключом, который его отопрет. Она будет счастлива и горда тем, что этот серьезный человек всецело предан ей, опьянен ею. Но она ошибалась. Под суровой внешностью не скрывалось ничего, кроме еще большей суровости и неумения радоваться. В первую ночь он вел себя так, словно действовал по справочнику. Он как будто почти не замечал ее, совершая положенные механические движения. Единственное, что он сказал после, — ему непонятно, почему из-за этого столько шума. Жизнь пошла привычным порядком: Пат весь день отчаянно старалась ему угодить, он весь день был недоволен. Она надеялась, что дети изменят его, но дети быстро научились держаться от него подальше. |
