И я обещала, что завтра вечером непременно пойду гулять, а она отвечала, что любит меня. Затем я вешала трубку и возвращалась к тестам, глажке или сочинению, которое сдавать через две недели. Изредка я забиралась на крышу, вспоминала все безумства, которые вытворяла Кэролайн, и думала: может, я и вправду что-то теряю? Наверное, нет.

Но сидеть на крыше было приятно, и я проводила там целые вечера. Меня вполне устраивало, что все мои приключения начинаются и заканчиваются здесь.

Несмотря на мамины уверения, дела на работе в библиотеке не пошли на лад. Я поняла, что в первые дни Аманда и Бетани еще старались проявить дружелюбие. Теперь они вообще еле говорили со мной и не подпускали ко мне посетителей, так что я мучилась от безделья.

К пятнице я насытилась тишиной по горло, а придя домой, обнаружила, что мама уехала на конференцию застройщиков на побережье и пробудет там все выходные, так что мне придется сидеть одной в пустом доме целых два дня. Мама звала меня с собой, соблазняя пляжем, бассейном и другими летними радостями, но мы обе знали, что я откажусь, и я отказалась. Пляж тоже напоминал о папе.

У нас был летний домик в маленьком городке под названием Колби, в нескольких милях от Лейквью. Настоящий пляжный дом, со скрипящими на ветру ставнями и крыльцом, всегда покрытым тончайшим слоем песка. Мы ездили туда летом на выходные всей семьей, но это было папино логово. Он купил его еще до знакомства с мамой, и дом до сих пор напоминал убежище холостяка – дартс на двери кухни, голова лося над камином и всякие жизненно необходимые вещи в ящике стола: открывалка для пива, лопатка и острый нож для разделки мяса.

Плита вечно капризничала, но папа этого не замечал. Он любил готовить на открытом огне. Дом служил ему еще и рыбачьей хижиной. В октябре они с приятелями отправлялись ловить красного горбыля, в апреле – махи-махи, а в декабре – голубого тунца. Возвращался папа всегда довольный, с полным холодильником уже почищенной рыбы, и непременно обгоревший, несмотря на солнцезащитный крем, который клала ему в рюкзак мама. Он обожал такие вылазки.

Меня на них не приглашали: мужчины называли их «выходные без эстрогена», но в другие дни, когда надо было что-то ремонтировать в доме или папе просто хотелось побыть вдали от людей, он брал меня с собой. Мы валялись на пляже, катались на катере, играли в шашки у костра или шли в забегаловку под названием «Последний шанс», где официантки обращались к папе по имени и где подавали самые вкусные гамбургеры в мире. Пожалуй, это был по-настоящему папин дом. Я знала: если бы ушедшие могли возвращаться в наш мир, он явился бы не в старый дом и не в нынешний, а именно сюда, и поэтому держалась подальше.

После папиной смерти мы ни разу там не были. Его старый «Шевроле» так и стоял в гараже, и к запасному ключу, который я всегда выуживала из ракушки под задним крыльцом, наверное, никто не притрагивался. Мы с Кэролайн думали, что мама в конце концов продаст дом и машину, но пока что она этого не сделала.

Итак, в пятницу после работы я осталась одна в тихом и пустом доме. «Ну что ж, это даже хорошо, – сказала я себе. – У меня куча дел, с которыми нужно разобраться: ответить на сообщения, посмотреть условия приема колледжей, а что творится в гардеробе! Вполне подходящий день, чтобы сложить теплые свитера и упаковать ненужную одежду для благотворительного магазина». Однако тишина стала до того невыносимой, что пришлось включить телевизор в гостиной. Поднявшись к себе, я включила еще и радио, прошлась по музыкальным каналам и в конце концов остановилась на чьих-то рассуждениях о научных открытиях нашего века. Но весь этот фоновый шум, казалось, только подчеркивал мое одиночество. Проверив почту, я обрадовалась: письмо от Джейсона. Однако уже на второй строчке поняла, что лучше бы я его не получала: вся эта кошмарная неделя оказалась только предвестием настоящей беды.