Страшно громко. Генералы тоже стреляли из пистолетов. И я боялся, что

застрелят матроса.

А застрелили вовсе не матроса, а одного генерала.

Он упал. И еще один солдат упал. И вдруг вбежал матрос. А у него в руке

бомба.

И матрос закричал, чтоб поднимали руки вверх. И они все подняли руки

вверх, потому что матрос победил. И партизаны победили.

И потом прибежали те партизаны. И схватили генералов, чтоб их потом

выгонять.

Бабушка стала играть музыку. И все запели. И встали. Я тоже встал. И

стал кричать:

— Ура!

Потом все тоже кричали: «Ура!» А бабушка вышла и замахала рукой, чтоб

не кричали. И все замолчали. И стало совсем тихо. Бабушка сказала, что

кричать будут, сколько хотят, когда будет настоящее представление, а сейчас

мы пробуем, хорошо ли выходит.

КАК МАРУСЯ ГОВОРИЛА

Бабушка сказала, что все хорошо. Только пели нехорошо. И велела, чтоб

опять пели. И чтоб слушали, как она играет. А когда спели, бабушка сказала:

— Ну, Маруся, теперь тебе.

А Маруся сказала, что не будет.

Все стали кричать ей:

— Иди! Иди!

Она пошла туда, где все стояли. И стала говорить. А я ничего не понял,

потому что по-украински.

И стал семечки есть, потому что они у меня в кулаке были. А бабушка мне

потом сказала, что Маруся говорила, какой праздник будет. А этот праздник

такой, что на весь свет. Потому что все, кто молодой и кто хочет генералов

выгонять, так они все устраивают праздник. Бабушка сказала, что это пионеры

делают представление, чтоб смотрели старшие, а старшие — так они детям

качели устраивают, очень большие. И еще гигантские шаги.

А потом бабушка заиграла, и все партизаны, все солдаты, и генералы, и

тетеньки, и старичок — все стали ходить по едальне, а бабушка играла на

пианино. Они ходили, как красноармейцы. И очень топали.

Мы с Марусей тоже с ними ходили, только держались за руку. Они все пели

песню. И я тоже пел. Только не говорил, а просто голосом. Потому что я не

знал, какая это песня. Она по-украински.

Я теперь знаю, какое это представление. И как представляют.

Я ЗАБОЛЕЛ ОТ СЛИВ

Утром вышло очень плохо, потому что вечером у меня очень заболел живот.

Бабушка меня спрашивала, ел ли я сливы. Она все про сливы спрашивала, а я

сказал, что и маленькие яблочки ел тоже. Бабушка очень сердилась, что я так

много в саду ел. И говорила: зачем Маруся позволяла!

А Маруся сама тоже ела. Еще больше, чем я. Бабушка сказала, что она уже

большая. И еще — она привыкла, поэтому ей ничего. Бабушка сказала, что я

теперь целый день никуда не буду выходить. А то опять что-нибудь схвачу и

съем. А я сказал, что мне скучно будет. И я буду плакать. Бабушка сказала,

что ей некогда смотреть, как я буду плакать. А что она пойдет устраивать

представление, чтобы еще красивее было. Потому что сегодня настоящий

спектакль будет. Я спросил, про кого. Бабушка сказала: про партизан. Я

сказал, что я знаю, как про партизан.

Бабушка спросила:

— Так чего же тебе плакать?

И сказала, что потом придет. И ушла. Потом опять пришла. И велела, чтоб

я никуда не смел уходить. И чтоб совсем из комнаты не смел никуда выходить.

И я один остался в комнате. Я стал смотреть в окно. А там внизу стояли

девочки и мальчики. Они кричали, чтоб бабушка скорей шла. И Маруся тоже там

была. И тоже кричала. А я начал в окно кулаком бить. И все стали смотреть

вверх, на меня. И ничего не кричали. А я закричал. Я со всей силы закричал:

— Маруська!

А Маруся засмеялась и побежала.