— Сезонники здесь бывают только летом. Как мухи. А зимой исчезают. К началу июня тут не найдешь человека дрова поколоть. А из тебя ну какой же работник?
— Очень даже хороший. И дров я тебе могу запросто наколоть. Я мастер дрова колоть. А как я деревья рублю, ты бы посмотрела на меня там, у мистера Хопгуда, — в снегу, с топором в руках. Я там поработал на славу. Знаешь, как здорово деревья валить!
— Я сезонников боюсь. А тебя — нет. Да папа и не оставил бы меня одну, если бы знал, что в наших местах сезонники ходят. Папа все знает. Все, что в наших местах случается, все ему известно. И ты никакой не сезонник. Ты просто мальчишка, который убежал из дому. Как ты по снегу-то прошел?
— Ну, дело твое. — Сэм пожал плечами. — Прошел, как видишь. Я думал, ты собираешься дать мне орехового кекса, пока я еще не упал замертво.
— Я и собираюсь. Но от кекса не много проку, когда человек умирает с голоду.
— Ты же мне предложила! Я его не спрашивал.
— Так ты не хочешь кекса?
— Почему не хочу? Хочу.
— Ты говоришь так, будто тебе все равно. Мясной пирог был бы тебе лучше, верно?
— О господи, — простонал Сэм, — я же с самого начала тебе это сказал.
— Я могла бы испечь тебе пирог.
— Это очень долго.
— А тебе-то что?
— Не могу же я тут всю ночь дожидаться…
— Почему? Ты сказал, что никуда не пойдешь. Если хочешь, можешь спать у нас на складе. Только обещай, что ничего не возьмешь. А то мне попадет. Там тебе будет тепло и сухо. Ты там не замерзнешь и не простудишься, Сэм, и крысы теперь уже не те, что были раньше. Вполовину не такие крупные. Не крупнее, чем с кошку. Папа там рассыпал нового яду. Так что ты не вздумай пол лизать.
— Ты что? Дурак я, что ли, пол лизать?
— Не знаю. Ты только и говоришь что об еде. Кто тебя разберет, мало ли чего ты вздумаешь. Я твоих привычек не знаю. Ну как, будешь ночевать или нет?
— А твой папа что на это скажет?
— Ничего, если не будет знать.
— Ты же говорила, что в ваших местах случается, он все знает!
— А ничего и не случится, если ты тихо будешь сидеть. Ему и знать будет нечего. Так что не храпи, пожалуйста, во всю глотку и вообще потише себя веди. Чтоб ни звука, а то собаки проснутся, и тогда не придется тебе есть, они тебя самого съедят.
— Как же ни звука? А за пирогом-то идти надо?
— За каким пирогом?
— Ну, что ты мне испечешь.
— Глупости. Какой там пирог. Тебе не пироги сейчас нужны. Вот снесу объедки собакам, я тогда приволоку тебе что-нибудь пообедать.
У Сэма в голове все перемешалось.
— Ну да, могу себе представить. Так и вижу: обед — собакам, объедки — мне.
— Ладно тебе. Остаешься или нет?
— Выходит, остаюсь, — вздохнул Сэм.
— Только, пожалуйста, не оказывай мне такую любезность.
— Сказал же, остаюсь! — огрызнулся Сэм. — Большое спасибо!
— Кричи, кричи. Надрывай глотку. Пусть все соседи слышат.
— Какие соседи? Я ни души не встретил. Ни коровы, ни лошади не видал. Надо же было открыть магазин в таком безлюдном месте. Кто сюда придет?
— Ты же вот пришел.
— Я-то да. А еще кто?
— Папа. И довольно скоро, я тебе скажу. Лучше тебе убраться отсюда. Пройди вон туда в глубину и можешь подняться по лестнице на антресоли, устройся там и замри, покуда он не вернулся. Хочешь что-нибудь почитать?
— А что у тебя есть?
— Есть «Зерцало женщины». |