Он знал все, что рассказал ему подросток, за исключением порядка убийств: этого Билли не сообщил детективам, которые вели расследование. Медицинский эксперт представил свою версию, базирующуюся на уликах, но Джону требовалось знать, как все произошло на самом деле.

— Моя сестра, Селина, была в своей комнате, — продолжил Билли Лукас, все еще разглядывая руки. — Слушала плохую музыку. Я ей вставил перед тем, как прикончить. Вы знаете, что я ей вставил?

— Да.

Скрестив руки, лаская бицепсы, подросток вновь встретился взглядом с Джоном.

— Потом я ударил ее ножом ровно девять раз, хотя, думаю, убил ее четвертый удар. Мне просто не хотелось так быстро останавливаться.

Прогремел гром, потоки дождя обрушивались на крышу, воздух чуть вибрировал. Джон ощущал эту вибрацию, и в голову закралась мысль: а может, она никак не связана с грозой?

Он видел вызов и насмешку в пронзительном взгляде синих глаз подростка.

— Почему ты сказал «ровно»?

— Потому что, Джонни, я ударил ее ножом не восемь раз и не десять. Ровно девять.

Билли подошел к перегородке так близко, что едва не касался стекла носом. Его глаза переполняли угроза и ненависть, но одновременно они оставались колодцами отчаяния, в которых что-то утонуло.

Детектив и подросток долго смотрели друг на друга, прежде чем Джон оборвал паузу:

— Разве ты их не любил?

— Как я мог их любить, если едва знал?

— Но ты знал их всю свою жизнь.

— Я знаю вас лучше, чем знал их.

Смутная, но настойчивая тревога заставила Джона приехать в больницу штата. Эта фраза тревогу только обострила.

Он поднялся с подлокотника.

— Вы уже уходите? — спросил Билли.

— Ты можешь рассказать мне что-то еще?

Подросток жевал нижнюю губу.

Джон ждал, пока ожидание, по его разумению, не стало бессмысленным, а потом направился к двери.

— Подождите. Пожалуйста, —  этот дрожащий голос отличался от того, что Джон слышал раньше.

Повернувшись, Джон увидел лицо, перекошенное от душевной боли, и глаза, блестящие отчаянием.

— Помогите мне, — попросил подросток. — Только вы можете.

Джон вернулся к стеклянной перегородке.

— Даже если бы я и хотел, теперь я ничего не могу для тебя сделать. Никто не может.

— Но вы знаете. Знаете.

— И что, по-твоему, я знаю?

Еще на мгновение Билли Лукас оставался испуганным ребенком, неуверенным и нерешительным. А потом в его глазах сверкнул триумф.

Правая рука скользнула по плоскому животу под эластичную ленту серых штанов из хлопчатобумажной ткани. Левой рукой он рывком спустил штаны, тогда как правой направил струю на нижнюю решетку стеклянной перегородки.

И пока вонючие капли пробирались сквозь щели в стальной решетке, Джон отскочил, чтобы не попасть под них. Никогда он не сталкивался с такой вонючей мочой и такой темной, желто-коричневой, как сок какого-то гнилого фрукта.

Осознав, что цель недостижима, Билли Лукас направил струю выше, окатил стекло слева направо, потом справа налево. Черты лица подростка, которые Джон теперь видел сквозь темную жижу, стекающую по стеклу, расплылись, и сам подросток словно дематериализовался, приобретая сходство с призраком.

Джон Кальвино нажал кнопку на панели аппарата внутренней связи у двери и сказал Коулману Хейнсу:

— Я закончил.

Чтобы не вдыхать сернистый запах мочи, он не стал ждать санитара, сразу вышел в коридор.

— Тебе следовало мне что-нибудь принести, — догнал его голос подростка. — Зря ты пришел без подношения.

Детектив закрыл дверь и посмотрел на свои туфли в белом свете флуоресцентных коридорных ламп.