Залпом выпив стакан воды, девушка снова легла в постель.

2

Со временем Мика Орели оброс небрежной жиденькой бородёнкой, приобрёл округлое мягкое пузцо и ханжески-брюзгливые интонации в голосе — отцветший юноша, так и не сделавшийся мужчиной — он производил довольно жалкое впечатление. Становясь свидетелем каких-нибудь милых, но излишне, на его взгляд, фривольных сцен, вроде поцелуев в общественном транспорте, он обычно восклицал презрительно «О, времена! О, нравы!» тоном старой девы из классических комедий, осуждал молодёжь за её «распущенность и духовную глухость», обличительно сплетничал о сотрудниках с их реальными или воображаемыми «шашнями» и тому подобное. Как правило, человек, по каким-то внутренним причинам умышленно лишающий себя простых радостей жизни, становится нетерпимым к тем, кто их себе позволяет.

На новом заводе, где он теперь занимал пост заместителя директора, он был по-прежнему на хорошем счету, с ним приезжали консультироваться даже зарубежные специалисты, но — это являлось самым страшным и безнадёжным из всех произошедших с ним изменений — Мика больше не мог уже генерировать идеи так же непринуждённо и радостно как прежде — по каким-то неведомым причинам он резко сделался самым обыкновенным инженером — будто талант его всегда был чем-то отдельным, птицей, сидящей у него на плече, и в какой-то момент эта птица просто вспорхнула и улетела — мысли Мики отяжелели и заземлились — он работал уже без особого азарта, с нетерпением ждал обеденного перерыва, а затем и конца рабочего дня, чтобы поскорее пойти домой — досуг же он стал заполнять не познанием нового, как прежде, а стандартным набором общедоступных развлечений — просмотром кино, популярными книгами и телешоу.

В глубине души, однако, он очень стыдился этого своего превращения, догадываясь, что оно отнюдь не возвышает его в глазах окружающих — гений, скатившийся в посредственность, кому приятен такой вердикт? — и потому визит Билла Крайста нисколько его не обрадовал. Из чувства уязвлённой гордости Мика начал сторониться старых знакомых, знавших его в лучшую пору.

— Привет, старина, — сказал Крайст, входя к нему, свежий, гладко выбритый и сияющий подобно умытому росой маку, — как живёшь?

Мика Орели испытал в этот момент очень неприятное чувство — смесь невольного восхищения и досады, что он сам совершенно не такой весёлый и бодрый.

— Неплохо, — отозвался он, поджав губы.

— Я вот с чем к тебе пожаловал, — начал Крайст, — нужно арестовать одного очень пожилого волшебника, который становится опасен в связи с тем, что уже находится не совсем в здравом уме, и, как бы сказать, сделать это следует помягче, поделикатнее, без наручников, пистолетов и прочего… Старик всё-таки.

— Боюсь, что ничем не смогу помочь, — ответил Мика, чувствуя, как внутри него зарождается раздражение, — у нашего завода сейчас полным-полно заказов и у меня совершенно нет времени.

— Это задание правительственной важности… — мягко пояснил Билл.

Мика Орели начал сердиться.